— Данте. Гилиберти, — тяжело дышу я.

— Вы не можете просто так навещать мистера Гилиберти, — любезно говорит она с её приятным Кабрерианским акцентом и вежливым лицом. — Ваше имя?

Она берёт трубку и ждёт, когда я назову ей своё имя, чтобы она могла позвонить кому-то и получить разрешение пропустить меня.

— Риз Эллис, — всё ещё задыхаюсь я.

Её глаза загораются узнаванием, и она ставит телефон обратно на базу, не собираясь кому-либо звонить. Ей уже сообщили обо мне.

— Комната 815, — говорит она. Её тон изменился. — Поднимитесь на лифте справа на четвёртый этаж. Комната будет с левой стороны.

Она больше не просто вежлива. Теперь она смотрит на меня уважительно, интересуясь, кто я, чёрт возьми, такая, но не решаясь спросить. Она считает меня очень важным человеком.

— Спасибо, — говорю я и снова бегу. Я решаю, что лифт будет подниматься слишком долго, поэтому нахожу лестницу и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимаюсь на четвёртый этаж.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Умоляю я бога. Мне даже не нужно говорить ему, о чём я прошу. Я просто молюсь, чтобы он знал. У меня не хватает дыхания, чтобы объяснить, потому что эта лестница убивает меня, и я не могу дышать.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Я огибаю угол последней площадки и врываюсь на четвёртый этаж.

Медсёстры у медпункта смотрят на меня с тревогой, но я не останавливаюсь, даже когда они просят меня об этом. Я нахожу комнату 815 и врываюсь в неё.

Я замираю в дверях комнаты 815.

Данте смотрит на меня с больничной кровати.

Вокруг него трубки и иглы, и приборы с чёрными экранами и зелёными линиями.

И он такой бледный лежит в море белых простыней.

Но Данте пристально смотрит на меня. И его глаза такие ярко-синие на фоне огромного моря белых простыней. И самое главное, что он смотрит на меня, потому что это значит, что его глаза открыты.

Боже, спасибо!

— Привет, — тяжело дышу я и, слегка наклоняясь, кладу ладони на свои колени. Я не могу дышать. Я не могу дышать, потому что я чувствую облегчение и потому что я только что взбежала на четыре лестничных пролёта.

— Привет, — тихо говорит он. — Ты пришла.

Я смотрю на него со смесью шока и удивления.

— Ты думал, что я не приду?

Я должна была прийти. Не имело бы значения, даже если бы Земля была в огне и затоплена пылающей лавой и серой. Я оказалась бы здесь, даже если бы это убило меня. Я не смогла бы быть где-либо ещё.

Только здесь.

Сейчас.

С ним.

Он пожимает плечами, а затем вздрагивает. И потом я замечаю, что его лицо, его красивое, удивительное лицо так исцарапано. Его левый глаз уже почернел и опух. На правом виске белая повязка, и я вижу, как кровь проступает через неё.

В его руке капельница.

Но он жив.

— Помнишь, я говорила, что твоё вождение не может меня напугать? — спрашиваю я.

Он кивает, и я думаю, что вижу блеск в его глазах. Боже, я обожаю, когда его глаза блестят.

— Ну, я изменила своё мнение.

Он смеётся, потом вздрагивает, и я пересекаю комнату и беру его за руку так нежно, как только могу.

— Ты меня напугал, — мягко говорю ему я, и мой голос застревает в горле, и глаза наполняются слезами. Ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что я сильная, но это выше моих сил. — Ты в порядке?

Он кивает.

— Всё хорошо. Только синяки и ссадины. Благодаря подушкам и ремням безопасности.

— Ты ехал слишком быстро? — спрашиваю я, и, вспоминая тот день, когда мы мчались по извилистой дороге, конечно, это было так.

— Возможно, — говорит он. — Я не особо обращал внимание. Я думал только о тебе. А потом всё вышло из-под контроля. Тормоза не сработали, шины заскользили. Всё произошло так быстро, что я даже не успел ни о чём подумать.

Кроме как обо мне.

Он думал обо мне, а потом попал в аварию.

Ох, отлично.

Он попал в аварию из-за того, что думал обо мне.

— Мне жаль, — говорю я, и слова начинают литься потоком. — Прости меня. Я должна была просто поговорить с тобой, и тогда бы ты не чувствовал себя виноватым, и тогда ты не попал бы в эту аварию. Это моя вина. Мне очень жаль.

Я всё ещё держу его за руку, и он смотрит на меня своими красивыми голубыми глазами.

— Ты извиняешься? — спрашивает он в замешательстве. — ТЫ извиняешься? За что? В этом нет твоей вины. Ни в чём из этого нет твоей вины.