Утром, как и ожидалось, спальня была заперта. Я убиралась в комнате, не переставая думать о свитке. Мне было интересно, где могли лежать запасные ключи от спальни, ведь наверняка таковые имелись. Я перерыла все ящички и полочки, нашла кучу каких-то старых ключей, но ни один из них к спальне не подошёл.

Внезапно в дверь кто-то постучал, и я пошла открывать. У порога стоял всё тот же Тощий матрос, которого Комиссарша иногда посылала принести или забрать что-нибудь из дома. Вот и сейчас он пришёл с каким-то увесистым и тщательно замотанным верёвкой свертком.

– Здрасьте, барышня! – обратился он ко мне, по пролетарскому обычаю протягивая мне для приветствия свою грубую, жилистую руку.

– Добрый день! – ответила я ему, и осторожно пожала её.

– Мне вот, надо, того… оставить это. И кое-что забрать, – он указал на спальню.

– Да-да, пожалуйста, – ответила я, старательно пряча мой загоревшийся взор. – Давайте сюда ключ! – и протянула руку.

– Нет, барышня, не велено никому давать ключ. Я уж сам, извиняйте, если что! – сказал он, потирая рыжеватую, неопрятную щетину на подбородке.

– Ну, хорошо, как знаете, – пожала я плечами с деланным безразличием. – Кстати, если вы голодны, то я покормлю вас, – я знала его слабое место. Этот Тощий мог есть сколько угодно и когда угодно. И никогда ещё не отказывался.

– Премного благодарствую, я сейчас приду! – раздался из спальни его довольный голос.

Я прошла на кухню, и взяв самую большую тарелку, стала накладывать ему курицу, тушёную с овощами, воздушное пюре с маслом, (готовить которое мамаша Богини была большая мастерица), пару больших пирожков с капустой и грибами, булочку со сливовым вареньем и чайник, полный душистого чая. Увидев такое угощение, Тощий даже присвистнул, и потирая руки уселся было за стол, но я велела ему снять бушлат и вымыть руки с мылом. Тяжело вздохнув, он пошёл вешать бушлат в прихожей, и мыть руки в ванной. Этого мне и было надо! Как только он вошёл в ванную комнату, я ринулась к его бушлату и выхватила из кармана ключ. На всякий случай я тихо заперла Тощего снаружи и помчалась в комнату, где у меня была толстая восковая свеча.

Вспомнив о прочитанном мною в каком-то любовном романе способе, как сделать оттиск, я с неимоверной скоростью вернулась в кухню. Там, я бросила ключ в горячий чайник и быстро разрезала свечу вдоль. Подцепив вилкой нагревшийся ключ, я положила его на одну половину свечи и накрыла второй. Прижав её, как следует, я получила отличный оттиск. Побежав в прихожую, я вернула ключ в карман бушлата и успела открыть дверь, ещё до того, как Тощий заметил, что был заперт.

Он вышел из ванной комнаты и, как ребёнок, продемонстрировал мне свои чистые руки. Я улыбнулась, сдерживая сбившееся дыхание. Тощий уселся за стол и принялся уплетать еду. Потом достал из кармана плоскую серебряную фляжку с монограммой, (разумеется, чужой) и отхлебнул оттуда изрядный глоток.

После чего он развалился, и осоловело глядя на меня, вдруг принялся изливать мне душу.

– Моя начальница… настоящая красавица. Такая женщина! Я знаю, ей бы не понравилось сравнение, но она выглядит по-королевски. Какая фигура! А характер сильный, даже у мужчин такого не бывает. Не то, что у… – и он выразительно изобразил руками лицо Крысообразного.

– Да, вы правы – очень сильная женщина, – подтвердила я, не собираясь делиться с ним моим мнением о Комиссарше.

– Вы не поверите, я готов всё за неё отдать, да только она меня не замечает совсем, – добавил он грустно.

– Что ж, это случается, но друг мой, но соседи скоро вернутся, так, что вам лучше будет уйти. Мне ещё надо убрать на кухне. – Я хотела, чтобы он побыстрее ушёл.

Но матросик расположился надолго. Сыто отрыгнув так, что меня даже передёрнуло от таких манер, он вдруг стал мне рассказывать о своей жизни, начиная с детства. Не знаю, что на него нашло. Может водка, налитая во фляжку, из которой он то и дело отхлёбывал, настроила его на лирический лад?

Оказывается, Тощий родился в семье служителя культа, а попросту говоря священника. Папаша, отправил его учиться в церковно-приходскую школу, но бездельник сын только и делал, что спорил с учителем богословия, и прогуливал занятия. Наконец его выгнали, за то, что он затеял спор с главой комиссии, приехавшей с проверкой от Священного Синода.

– Я спросил его о геенне огненной, как там может быть плач и скрежет зубовный, если у души нету зубов?! А он меня выставил вон из школы. Тут я и сбежал из дома от папаши, который бы выдрал меня, как сидорову козу. Очень мне хотелось на море плавать. Юнгой напросился на корабль торговый, а потом и матросом стал. А там и революция подоспела, и «кто был ничем, тот стал всем!» – верно говорю, барышня?

– Да вы, как были простым матросом, так и остались, – улыбнулась я.

Ему почудилась насмешка в моих словах.

– Ну, не скажите! Вы барышня не знаете, какие у меня теперь полномочия! Да разве я мог зайти запросто к самым что ни на есть богачам и экс-про-при-ировать – (он очень тщательно выговорил это слово) – у них всё, что мне понравится? Да они ещё и в ножки кланяться будут, что в живых оставил! У меня теперь столько денег, что хоть ресторан открыть смогу, хоть дом огромный построю, да и обставлю весь, как дворец. Хотя… подождать немного надо. Да что, я-то! Вот начальница моя, та – женщина не просто богатая, а сказочно богатая! Она понимает, что к чему и…