– Сао, братан.

Амир хлопнул Магомеда по плечу, и они вместе пошли вдоль штабелей.

– Сегодня после работы намаз. Пойдешь?

Амир пожал плечами, потом неуверенно кивнул.

– Поверь, брат, ты все правильно решил. Потом сам увидишь – кафиры нас боятся. Блатные, мусора – пофиг. Они видят, что мы вместе держимся и чувствуют силу.

Они остановились около конторы.

– Давай, до вечера, – Магомед махнул рукой и пошел к выходу.

Амир посмотрел ему в спину. В колонии Магомед мог с каждым договориться, но при всей независимости все равно оставался доверенным Саида, – имама местного джамаата, будто был спаян с ним общей фанатичной религиозностью. Должно быть, так действовали стены. У Амира и раньше были друзья среди мусульман, но на воле он ни в ком не встречал такой одержимости. О вере здесь говорили часто и настойчиво и требовали ее от всех, как будто только это и определяло человека.

Когда вечером возвращались в жилой корпус, на входе часть колонны отделилась и повернула в противоположное крыло. Амир шел рядом с нервозным осунувшимся кабардинцем Муратом, с которым весь день смотрел футбол. Когда кто-то в конторе напомнил про намаз, Мурат недовольно фыркнул.

Строй по команде остановился у двери с надписью: «Молельная комната». Входили по четверо, разувались, мыли ноги над низкими поддонами в небольшой боковой комнате, босиком шли по ковролину в светлую молельную и рассаживались на полу.

Амир никогда не был ни в мечетях, ни в молельных. Он почувствовал себя случайным свидетелем странного ритуала, и почему-то испытал стыд за этих людей. Он отошел в сторону и наблюдал: убийцы, насильники, воры, наркодилеры безропотно и покорно сутулили плечи перед величием силы, которая должна была снисходительно принять их мольбы. Амир безрадостно ухмыльнулся: теперь-то они чего у него просят? УДО?

Чья-то сильная рука легко подтолкнула его вперед.

– Надо омыть ноги перед намазом. – У него за спиной стоял Магомед.

– Я, наверное, не буду заходить. Как-то это все… не знаю… не для меня, короче.

Магомед наклонился к нему.

– Да все нормально, брат. Просто посидишь со всеми. Я понимаю, что тебе непривычно, но здесь ничего такого.

Не хотелось спорить перед всеми. Амир вздохнул и нехотя пошел за Магомедом.

Когда он вошел в молельную и сел у стены, Саид заметил его, подозвал русского долговязого парня в тюбетейке и указал ему на Амира.

Парень подошел к Амиру и протянул листок.

– Возьми, это слова намаза. Саид сказал, пока можно читать. Потом надо будет выучить.

Амир взял лист. На нем русскими буквами были напечатаны нечитающиеся слова.

С Амиром поздоровался устроившийся рядом немолодой сухощавый человек со страдальческим лицом и заросшими ввалившимися щеками.

– Первый раз здесь? Я раньше тебя не видел.

– Да, первый.

– Араш. – Сухощавый протянул морщинистую руку.

Амир уже отвык от этого жеста и замешкался, но все же пожал теплую мозолистую ладонь. Он недавно стал замечать, что здесь человека узнаёшь чутьем, подсознательно считываешь что-то, сигналящее – сила в нем или слабость. Наверное, чем меньше чувствуешь в себе человеческое, тем сильнее обостряются инстинкты. Он вспомнил, как мальчишкой шел с отцом мимо полей и замер в страхе перед сворой бродячих собак. «Собаки никогда не нападут, если идешь ровно и прямо, – объяснил тогда отец, – а стоит опустить голову, ссутулить плечи – сразу кинутся – почуют добычу». Несмотря на изможденный вид, Араш держался спокойно и твердо, а в улыбающихся глазах теплилась доброта. Наверное, именно глаза напомнили Амиру об отце.

Араш кивнул на лист у Амира в руках.

– Раньше не делал намаз?

– Нет.

– Значит ты, как и я. Попал сюда, чтобы прийти к Всевышнему. Такой путь он для нас выбрал, Аль-Хамду ли-Ллях.

Саид поднялся с места и повернулся лицом на восток. Заключенные сделали то же самое. В молельной стало тихо.

«Алла-а-аху Акбар [9] !» – Саид протяжно, нараспев несколько раз повторил восхваление. Остальные вторили ему одними губами.

«А’узу би-Лляхи мин аш-шайтани р-раджим [10] », – пропел имам. Его голос вибрировал, то взмывая выше, то скатываясь вниз. В этих перекатах было что-то ошеломляющее и гипнотическое, и Амир не отрываясь смотрел на его седеющую чуть склоненную голову, полную покорности и достоинства.

Саид читал заученные слова, подносил руки то к груди, то ко лбу, становился на колени, склонялся лбом к полу, и все двигались вместе с ним так синхронно, словно происходящее обретало смысл только в общих движениях и словах.

Люди молились с закрытыми глазами, и Амир мог рассмотреть, какими разными делала их молитва. Магомед сидел через два ряда перед ним, и Амир видел, как порывисты и отрешенны его движения. Он нашел глазами Мурата – тот сидел неподвижно, стиснув губы, прислушиваясь, и, казалось, с нетерпением ждал конца. Русский парень в тюбетейке старательно, сосредоточенно повторял слово за словом и кивал в такт каждому. Араш часто поднимал лицо кверху – он будто видел то, что можно разглядеть только с закрытыми глазами, и каждый раз лицо его озарялось.

Амир посмотрел на лист с молитвой, попытался найти место, до которого дошел Саид, но не смог разобрать слова. Что они значили? Что значило их повторение изо дня в день? Желание убедить в преданности кого-то или самих себя? Надежда, что просьбы будут услышаны и выполнены? Или попытка забыться, отстраниться от реальности?

Когда все выходили из молельной, Саид стоял в дверях и что-то говорил каждому. Он остановил Амира:

– Я хочу с тобой поговорить, брат. Подожди, пока всех провожу.