За эти два года я уже привык к существующему в монастыре режиму. Правильно сказано: в чужой монастырь со своим уставом соваться не следует. Монастырь мне уже не чужой, но порядки менять — не мой уровень. А кое-что изменить мне хотелось бы.

Монастырь называется Свято-Петровским, в честь одного из первых апостолов Иисуса Христа. В его честь назван не только монастырь, но возведен самый величественный храм в этом святом месте. Кроме церкви Святого Петра, построены церкви: Андрея Первозванного, Свято-Николаевская, Святого Владимира — все имеют богатое убранство. Особенно богато смотрится иконостас в церкви Андрея Первозванного, на нем покрытых позолотой украшений не счесть, иконы тоже красиво писаны. Я даже удивлялся, в церкви Святого Петра иконы беднее смотрятся. Мне позже отец Евлампий объяснил, сказал, что в храме Петра иконы старинные, а в церкви Андрея Первозванного, новодел, им всего-то двести лет.

По легенде, монастырь возвели на месте, где более шести веков тому назад, три десятка раненых русских воинов были застигнуты зимней непогодой. Сильная метель не дала возможности воинам продолжить путь, а провиант закончился. Народ стал голодать, ведь немощные воины не могли пойти на охоту, сил не хватало. Тогда все собрались в шатре десятника Луки и стали молиться Святому Петру, который всегда откликался на молитвы людей, помогал в трудную минуту, особенно с пропитанием. Проведя в молитвах всю ночь, утром воины с удивлением отметили, что метель закончилась, появилось солнце, а рядом с их стоянкой открылась проталина на речке, из которой на лед выскакивала живая рыба. Возрадовались случившемуся чуду воины и поклялись в этом глухом месте возвести монастырь. Слово сдержали, построили из дерева монастырь и церковь, после освящения, стали его первыми обитателями. С тех пор, в каждом квадрате проживают не более тридцати воспитанников, у монахов это число является священным.

Постепенно монастырь приобрел известность в округе, начали приходить новые люди. Естественно, тесно стало. С появлением, более трех столетий тому назад, послушника Савелия, имеющего опыт строительства крепостных стен из камня, территорию монастыря значительно расширили. Конечно, своими силами построить такое грандиозное сооружение монахи не могли, им помогали люди из дальних деревень. Окончательный, современный облик монастырь приобрел сто лет тому. Воевода Игнатий, после крупной битвы с ногайцами, в честь победы привел под стены монастыря семь тысяч пленников, которые в течение пяти лет, под руководством русских зодчих перестраивали и укрепляли обитель. А вот пушки на башнях появились недавно, и двадцати лет не прошло. Причиной послужила осада монастыря польскими шляхтичами из королевства Польского и татар, подданных турецкого султана. Враги не достигли результата, обломали зубы о стены святой твердыни, но отец Иона озаботился перевооружением монастыря, и провел его основательно. Помимо пушек есть в монастыре и легкое стрелковое оружие, ружья и пистоли, я их не видел и не держал в руках, но слышал, как из чего-то подобного палят за стенами. Нам пока кроме палок, вместо копий, и плетенных из лозы щитов ничего в руки не дают.

Вспомнил свой первый день в школе, в той, моей прошлой, жизни. Поскольку я был сыном военного, то, естественно, в детский сад почти не ходил, мы постоянно мотались по стране, отца переводили из одного гарнизона в другой. Мама была домохозяйкой — занималась моим воспитанием. Собственно, она и научила меня читать и писать. А вот в первый класс я пошел в Средней Азии. Представьте, один русскоязычный мальчик попадает в класс к таджикам, где преподавание ведется на родном языке. Честно сказать, я был в шоке. Учителей и одноклассников не понимаю, говорить и писать не могу. Иногда, придя домой, рыдал. Спасибо маме, она, как могла, меня успокаивала. А потом пригласила местную медсестру Зухру, обладающую большим терпением и тактом. Зухра за три месяца смогла дать мне азы таджикского языка, и я понемногу начал общаться с соучениками. Первый класс закончил, свободно лопоча на местном языке. Через год, когда отца перевели служить в Саратов, мне снова пришлось осваивать русский язык, и это мне показалось очень трудным. Потом еще несколько раз сменил школу, и в 1940 году оказался в белорусской школе в Минске. Вот где я намучился. Язык был понятен, ведь русский и белорусский имеют общие корни, а вот произношение и значения слов сильно отличались.

С началом Великой Отечественной войны мы с мамой эвакуировались вглубь страны, а вернее в Свердловск. Я, как и все пацаны моего возраста рвался воевать, но перед отъездом на фронт со мной поговорил отец, четко и внятно объяснил, какие основные мои задачи на текущий момент. Они были сложными: хорошо учиться, помогать маме и фронту. Мы с мамой поступили работать на механический завод учениками токаря. С семи утра я осваивал профессию токаря, а после семи вечера бежал в вечернюю школу учиться. Уже через месяц мне было позволено самостоятельно выполнять несложные работы на токарном станке. Первая операция, которую я освоил — обдирка корпуса снаряда среднего калибра после литья. Не скажу, что было сложно, но я подошел со всей ответственностью, строго соблюдая технологический процесс. Смешно, но в первый же день мои куртка и штаны обзавелись большим количеством маленьких дыр: еще не научился я выбирать место у станка, чтобы горячая стружка не попадала на одежду. Мама не ругала меня, а молча два часа штопала дырки. Работа на заводе помогала нам сводить концы с концами. Денег хватало на оплату аренды жилья, одеваться и на продукты кое-что оставалось. Все бы ничего, но от отца мы долгое время не имели никаких сведений. Как расстались 24 июня, так с тех пор ни единой весточки. Я видел, как переживает мама, сам тоже себе не находил места, но старался бодриться. Только в апреле 1942 года удалось наладить переписку. Отец в это время вернулся в строй после ранения.

От воспоминаний меня отвлекла команда построения на ужин. Распорядок в монастыре соблюдался строго, опаздывать на ужин не принято, да, собственно, и невозможно, все ведь выполняется коллективно. Кормят неплохо. Конечно, соблюдаются все посты, поэтому наш рацион меняется. Всегда есть мясо, рыба, молоко, творог, сыр и яйца. Хлеб преимущественно серый, правда, на Пасху пекут вкуснейшие куличи и подают белый хлеб. Каши тоже разнообразные. Вот с картошкой напряженка, очень мало ее, монахи почему-то ее не очень жалуют, говорят, что вкуса и толку от нее никакого. Я попытался рассказать нашему монаху-кашевару способ приготовления жаренной на сале картошки, но был изгнан из кухни половником, с угрозой надрать мне уши, если еще раз попытаюсь совать свой нос в поварское таинство. Сегодня подали пшеничную кашу, заправленную конопляным маслом с приличным куском варенной речной рыбы, сомятины, что ли. Порции достаточно, чтобы насытить молодой и растущий организм.

Но не всегда прием пищи сопровождается положительными эмоциями. Бывает, случаются и печальные, и даже трагические, летальные, случаи. Слава Всевышнему, этот ужин закончился благополучно. А мог закончится смертью одного из воспитанников — Андрея Загорулько. Он, вообще-то, парень нормальный: и грамотный, и сообразительный, и физически хорошо развитый, и веселый, и добродушный. Но меры не знает ни в чем. Ему это все наши наставники втолковывали-втолковывали, но, видно, бесполезно. Горбатого и могила не исправит. Прям-таки шило у него в заднице. Вечно он шалит, постоянно всех задирает, хотя происходит это беззлобно и безобидно. Зла на него никто не держит. Не будем забывать возраст воспитанников — всем хочется подурачиться, поиграть, побегать.

Я, ухватив зубами изрядный кусок вареной рыбы, с удовольствием ее пережевывал, ощущая необыкновенный вкус — в наше время все стало таким безвкусным, что мясо, что клубника в универсамах, что та же рыба, выращенная в рыбхозяйствах. Краем глаза при этом наблюдал за очередной начинающейся шалостью нашего Андрюхи — поедая рыбу, он одновременно бросал в других маленькие хлебные мякиши, скатанные в шарики. И нарвался на ответный ход Никиты Бондаря — тот зачерпнул ложкой немного каши и как катапультой швырнул ее прямо в незадачливого шутника — шмяк, шлепнулся в лоб горячий слипшийся кусок пшеничной каши!