— Вот тебе святой истинный крест, — я перекрестился. — Можешь посмотреть на голову, там осталось пятно без волосьев, — скинув скуфью, нагнулся к Герасиму.

— И правда, отметина присутствует, — слегка пропальпировал мою маленькую плешь Герасим. — А после этого ничего странного за собой не замечал?

— Еще на груди осталась отметина от священного распятия, которое я носил на груди, вот, посмотрите, — я обнажил свою младую грудь с крестообразным ожогом и продолжил, — замечал, говорить начал и понимать чужую речь. Мама сказала, что Господь мне помог в разум войти в ответ на ее долгие молитвы.

— Господь может творить чудеса — ему все под силу. Давно у меня не было учеников. А что ты знаешь о человеке?

— Две руки, две ноги, одна голова. Рот, чтобы есть и говорить, уши, чтобы слышать, глаза, чтобы видеть.

— Это понятно. Что внутри человека находится, ведаешь?

— То великая тайна, мне ее постичь негде было.

— Читать, писать и считать научился?

— Отец Ефимий говорит, что я способный, его науку усвоил.

Герасим решил проверить знания, сунул в мою руку Библию в кожаном переплете. Оказывается, отец Герасим еще умеет и доверять: так без опаски дает в мои руки такую ценность, не опасаясь, что я могу ее случайно порвать.

Водя пальцем по строкам, я довольно быстро прочел половину страницы.

— Молодец, читаешь быстро, не сбиваешься, — похвалил Герасим. — Считаешь быстро?

— Быстрее других.

— Сложи три раза по три.

— Девять.

— А три раза по девять?

— Двадцать семь.

— А три раза по двадцать семь.

— Извини, отче, не ведаю, мы только до полусотни дошли, — сказал я, хотя знал ответ точно, умножать я не разучился, а демонстрировать знания пока опасно. Хотя, почему опасно? Я все время осторожничаю, как разведчик в тылу врага. А ведь Божье чудо, превратившее меня из умственно отсталого в человека разумного позволяет мне без опаски являть любые удивительные способности, вплоть до пересадки сердца. Но все равно опасаюсь выделяться из толпы. Кто знает, вдруг обвинят в ведьмовстве и на костер отправят, с них станется — оно мне надо? Я же еще не все тонкости местного бытия знаю, пока не имел возможности получить нужные мне сведения за стенами монастыря или за пределами деревни. Вроде и не в заключении, но в свободном передвижении по своему желанию меня ограничивают монастырские правила. Ничего, времени еще впереди много…А много ли?

— Ладно, и то хорошо. Так и быть, в ученики возьму, но знай, я очень строгий учитель. Начнешь проявлять леность или нерадивость, станешь отставать в других науках и в военной справе, прогоню. Заниматься с тобой буду каждый день после обедней тренировки до ужина. С монахами договорюсь, они станут тебя водить ко мне. Не сможешь освоить мое учение, прогоню. Вот тебе мой сказ. Не хочу понапрасну тратить свое время на пустопорожнее занятие. Но если будешь к науке относиться серьезно и прилежно — научу многому. Чему — говорить пока рано, яви свои способности сначала. Не передумал учиться?

— Не передумал, и буду стараться. Обещаю, отец Герасим. Не пожалеете, я свое слово держу.

— Ух ты, какой! Отрадно слышать эти слова. Но и я слово свое держу. Надеюсь, ты крепко усвоил мои условия обучения?

— Крепче не бывает, давайте уже учиться поскорее — очень интересно, что внутри человека находится, как он устроен.

— Ну, что ж, начнем, помолясь. Вот, посмотри для начала эти картинки в умной книжке.

С этими словами отец Герасим вручил мне тяжелый манускрипт, содержавший великое множество цветных рисунков внешних и, главное, внутренних органов человека. Все это я, конечно, знал досконально, и на латыни, но меня поразил сам этот бесценный том в толстом, тисненой кожи, переплете с оригинальным замочком и множеством заклепок из меди, позеленевших от времени. Учение началось…

И ранее были проблемы со свободным временем — монастырское начальство не оставляло его нам, придумывая все новые и новые послушания, а теперь его вообще не стало, все уходило на обучение. Честно говоря, такой ритм мне напомнил мое курсантское прошлое.

Я поступил в артиллерийское училище в 1947 году, стране нужны были молодые военные кадры, ведь на войне потери офицерского состава были ужасными, а им на смену приходили кое-как обученные молодые парни. Опыта набирались уже в боях, правда, исключительно те, кому повезло пережить первые два-три боя. Так вот с момента поступления в училище свободного времени не было совершенно. Гоняли нас офицеры-фронтовики от души, делали из нас настоящих, квалифицированных офицеров-артиллеристов по новым программам подготовки с учетом опыта боевых действий прошедшей войны. Я не роптал и панике не поддавался, просто выработал для себя определенный ритм жизни, и как говорят, мобилизовался по полной.

И сейчас постарался также привести себя в соответствие, что сказалось на качестве обучения. Я мог бы сразу вырваться в отличники, но тогда бы сразу стал бы выделяться на фоне своих товарищей, а мне этого не хотелось. Вдруг они посчитают меня зазнайкой, да и не забывал я, что не так давно был глупышом, и вдруг стану шибко умным, а это может показаться подозрительным.

Самое первое, с чем меня познакомил отец Герасим, как я уже рассказал, стал красочный альбом по устройству человека, проще говоря, анатомия. Я внимательно рассматривал большие рисунки, и диву давался, как точно художник в красках все изобразил. Однозначно рисунки делались с натуры. Обратил внимание, что надписи сделаны на французском языке. Я в прошлом неплохо владел немецким и английским языком, очень плохо понимал французский. Интересно, где Герасим разжился таким альбомом, наверняка стоит он больших денег.

Слушая пояснения Герасима, я автоматически повторял вслух названия органов человека, и за что он отвечает. По завершению занятия Герасим устраивал мне своеобразный экзамен по пройденному материалу. Отвечал без запинки, еще бы путаться, ведь я в медицинском институте учился исключительно на отлично, а потом, сколько лет практиковал. Мне ли не знать досконально анатомию человека? Естественно, бахвальства никакого не проявлял, а отвечал строго на поставленные вопросы, ничего лишнего или дополнительного, стараясь даже повторить интонации Герасима. Моему учителю нравилось, что я проявляю усердие в преподаваемой им науке.