– Хорошо не нам это всё разгребать, – порадовался я.

Отдыхалось в деревне на удивление хорошо, спокойно и совсем не скучно.

Аристофан со своими бандитами целыми днями работал в деревне и, как я догадывался, совсем не даром. Судя по мощному перегарному духу, который они приносили с собой вечером, селяне высоко ценили их помощь и на угощении работников не экономили. Да ладно, пусть. Хоть какая-то польза от них.

Калымдай пропадал на манёврах. И как ему только не надоедало? Наши глобальные и великие дамы резались в «Дурака» или просто сидели в креслах на веранде и болтали. Михалыч суетился по дому, а Тишка да Гришка метались между ним, Мировидом и мультиками, заодно не давая скучать и Дизелю. А я… Тоже развлекался в меру сил, наблюдая за творчеством Иван Палыча на кухне, слушая болтовню тётки Ягуты и Агриппины Падловны, а иногда и хихикал тишком, поглядывая как Маша собирается на очередную встречу с молодыми представителями деревенской культуры. И судя по её довольному виду, местные парни вполне обеспечивали её и музыкой, и песнями, и плясками. Да пусть развлекается, жалко, что ли? Любовная же трагедия у девушки, понимать надо.

А вот чего мне жутко не хватало так это Вари. Нет, мы с ней подолгу болтали вечерами по булавочной связи, но это, сами понимаете, совсем не то. Но она обещала на выходные приехать ко мне. Надо бы не забыть предупредить наших, чтобы навели порядок.

А ещё я вдруг стал переживать за Кощея. Даже представить страшно, каково ему сейчас приходится. Ну, тут он сам виноват. Но всё равно жалко.

Хотя особо попереживать мне тоже не давали, постоянно отвлекая меня от этого благородного и возвышенного чувства. К нам продолжали прибывать гости и Волчок со своей серой бандой, были самыми спокойными из всех. Прибежав как-то утром, они радостно облаяли нас, а потом, провыв что-то на несколько голосов, разбежались кто на охоту, а кто и в деревню – устраивать с пацанами набеги на радостно верещащих девчонок или просто затевать великие битвы, усадив на спины малолетних наездников, азартно размахивающих деревянными саблями. Арбитром этих эпохальных битв был строгий доберман тётки Ягуты.

А ещё через пару дней к нам присоединился Горыныч.

Он приземлился на лужайке перед домом, пустил в небо праздничный салют и сразу же попросил покушать. Пришлось Иван Палычу поднапрячь своих кухонных бесов и они организовали нам поставки из Дворца уже освежёванных туш для прокорма этого проглота. У нас же мясо во Дворце самовосстанавливающееся, помните? Не разорять же крестьян в угоду трёхглавому?

Но Горыныч хоть и бодрился, но было видно, что он ужасно расстроен и подавлен. А когда мы с Михалычем зажали его между сараями на заднем дворе, он не выдержал и рассказал нам о своей трагедии:

– Ну вот чего она, а?! Я лежим, обед перевариваем, а она вдруг подскакивает и давай меня по мордам хвостом хлестать! Я ей мол, ну ты чего, жабонька моя? А она нам – хрясь! Хорошо, не видел никто, а то бы со стыда сгорели бы…

– Так ты же вон какой здоровый! – поразился я.

– Ну не буду же я на женщину лапу подымать, – укоризненно посмотрел он на меня. – Перетерпел, чего уж.

– Выяснил потом, – спросил дед, – за что она на тебя накинулась?

– Угу, – поморщился Горыныч. – Ни из-за чего.

– Да ладно, – не поверил я. – Горыня у нас мамзель спокойная, рассудительная. Давай, колись.

– Да правда, Федь! Услышала на базаре как кто-то сказку или ещё там что-то про Жар-птицу рассказывал, так не дослушала и сразу ко мне кинулась. И давай хвостом лупить, ничего не говоря.

– Жар-птица? – дед недоумённо посмотрел на меня. – Ты что-нибудь понимаешь, внучек?

– Вот и я вначале ничего не понял, – проворчал Змей. – А когда она на нас орать начала, тогда кое-как и разобрался. Она как услышала про Жар-птицу, так сразу решила, что я к этому чуду-юду причастен.

– В смысле? – не понял я. – Решила, что ты с этой птицей романчик крутишь? Бред какой-то…

– Да если бы, Федь, – вздохнул Горыныч. – Она с чего-то вдруг решила, что эта Жар-птица – ребёнок мой, которого я каким-то образом успел заиметь в этом мире за какие-то три месяца.

– А, понял! – заржал я. – Жар, огонь? Вот она на тебя и подумала, раз ты огнём плюёшься?

– Вот где логика, Федь? – снова вздохнул трёхглавый.

– Бабы… – сочувствующе похлопал его ладонью по шее Михалыч.

– Ну, вот так, – покачал стразу тремя головами Горыныч. – Теперь у вас жить буду. А она пусть как хочет…

– Располагайся на заднем дворе, – кивнул я. – А если дожди пойдут, навес построим.

Только это не последняя любовная драма у нас была. Тем же вечером к нам погостить прибыл французский посол и сразу же умотал на гулянки в деревню. А Маша даже виду не подала, что расстроена и тоже рванула к своим местным ухажёрам. Я только рукой махнул. Пусть развлекаются, как хотят. Чувства у них, любовь! Страдают они! Ха!

Думаете всё с гостями? Как бы не так!

Ну, не гость, скорее – официальный представитель Кощея-батюшки. Ага, Гюнтер. Своею собственной голубой персоной.

Коротко облизнувшись на Машиных ухажёров, он затребовал у меня приватной аудиенции, но к присоединившемуся ко мне Михалычу, претензий не предъявил и мы втроём поднялись на второй этаж в мою спальню.

– Хорошо тут у вас, тихо, – начал он вздохом свою речь. – А вот у нас… – он осторожно потрогал синяк под глазом.

– Кощеюшка? – понимающе кивнул дед.