— Хвала Эйкабу, — прошептала я, взяв кусочек чего-то оранжевого и влажного.

Положив его на место, я взяла небольшой красный фрукт, который был соединён со своим братом-близнецом. Я взглядом прошлась по изобилию фруктов. Я не знала, с чего начать.

— Это гранат. То, что ел твой отец, — сказал джинн, подходя ко мне сзади.

Он выбрал красный плотный фрукт размером со свою ладонь. Я взяла у него фрукт и внимательно изучила его. Он очень сильно отличался от того, что я видела ранее.

— Нет, это не то.

Джинн забрал у меня фрукт и нежно надавил на него пальцами. Раздался лёгкий треск, и он разломил фрукт надвое. Я раскрыла рот, увидев, что внутри него сверкали рубины, совсем как те, что ел мой отец. Джинн показал мне, как извлекать самоцветы из их мягких белых кроваток. Пытаясь достать один из этих драгоценных камней, я раздавила самые сочные из них, и кончики моих пальцев окрасились в красный цвет.

Я положила семечко себе в рот. Оно взорвалось, и сладкая прохладная жидкость потекла мне на язык.

— Тебе нравится? — спросил он, наблюдая за тем, как я вкушаю.

Я сжала крошечное твердое семечко между зубами и начала искать самые сочные семечки.

— Больше, чем принимать ванну, — простонала я.

Он дал мне попробовать все фрукты и рассказал, как они называются. Я попробовала апельсиновые дольки, мякоть абрикоса, блестящие вишни, косточки которых напоминали камни. Пока я радостно набивала живот сладкими фруктами, он рассказывал мне про деревья, на которых они росли. Меня поразили не только гранаты: все фрукты сверкали, точно драгоценные камни среди бархатной зеленой листвы.

— Откуда они? — спросила я, широко раскрыв глаза, точно любопытный ребенок.

— Издалека. Торговцы не могут доставить сюда эти фрукты в сохранности. Они слишком быстро гниют, но иногда их высушивают и так сохраняют, либо превращают в алкоголь. Наподобие вина, — он указал на кисть винограда.

Я снова уселась на песок и прислонилась к камню. Я съела так много, что испытывала боль в животе каждый раз, как делала вдох.

— Могу я сесть рядом с тобой? — спросил джинн.

Всё это время он сохранял безопасную дистанцию.

— Можешь, но не забудь, что я ахира. Тебе запрещено касаться меня, если ты не собираешься посвататься ко мне.

Я приподняла брови и взглянула на него, но заметив боль, промелькнувшую в его глазах, я запнулась, а потом пробормотала:

— Ну, конечно. Тебе не надо спрашивать разрешения.

Он сел рядом со мной, но всё равно держался на безопасном расстоянии. Я не знала, было ли это связано с тем, что я сказала, но я почувствовала себя глупой из-за того, что так над ним подшутила.

Мы какое-то время сидели в тишине, слышались только шелест листьев и пение счастливых птиц.

— Я никогда этого не делал. Не сидел с кем-то в тихом месте без какой-либо на то причины, — он умолк. — Как же хорошо.

— Мы с тобой в этом похожи. Здесь, и правда, хорошо.

— Подозреваю, что тебе не позволительна такая роскошь. Твой отец очень осмотрителен с тобой и твоими сёстрами. А что насчёт твоего друга?

— Фироза?

— О, так вот как его зовут, — он потер браслеты у себя на запястьях.

— С ним всё иначе.

Мы ещё посидели в неспешной тишине, пристально вглядываясь в обездвиженный город, парящий над дюнами.

— Ты очень добр ко мне. Почему?

— Ты же меня освободила.

Его ответ разочаровал меня, часть меня хотела бы, чтобы за этим стояло нечто большее. Что-то, что делало бы меня особенной.

— Но ты сказал, что я больше не твоя хозяйка.

— Это так, но я пообещал тебе исполнить твои желания.

Солнце начало опускаться за горизонт, тени стали длиннее. Я чувствовала легкое опьянение из-за сладких фруктов и дневной жары. Мои веки отяжелели.

— Я вижу, что ты устала. Останешься ещё ненадолго? — спросил он мягко.

В его голосе прозвучала плохо скрытая печаль, из-за которой у меня заболело в груди. Ещё днем я чувствовала себя в ловушке во дворце своего отца. А этот джинн унёс меня далеко от всего того, что угнетало меня, и вот я сидела в тени после плотного обеда из сладких фруктов. Мне захотелось спросить его — могу ли я обрести свободу? Но я не хотела нарушать этот покой, и то, как свободно мы с ним общались. Это состояние было самое близкое к свободе за всё время. И мне не хотелось, чтобы всё это исчезло. И он был таким уязвимым. Я не хотела напоминать ему о том, что он был рабом великих желаний, так же как я не любила, когда мне напоминали, что я была ахирой, которую отец использовал для получения собственной выгоды.