Помещение потихоньку начало оживать. Сёстры стали подходить к Сабре и обнимать её, забрасывая нелепыми обещаниями найти её на улице, поделиться едой или заставить их принцев забрать её с собой в качестве прислуги либо поварихи, или поговорить со стражниками, чтобы добиться от них каких-нибудь поблажек. Их обещания были пусты точно шатры лавок ночью при ярком свете луны.

Тави не отходила от неё, она схватила Сабру за руку и сотрясалась от рыданий.

Сабра стояла неподвижно, пока собравшиеся вокруг сёстры трогали её словно верующие, которые хотят коснуться идола. Сабра не сводила взгляда с выхода из шатра, стараясь не двигать головой, чтобы не дать слезам потечь из её глаз, хотя они уже начали собираться на её веках. Мои сёстры рыдали, схватившись за её одежды, причитая так, словно она уже была мертва, не понимая, что самым ужасным был не её уход, а то, что они не знали, что произойдёт с ней после.

Большинство из наших сестер не видели, как шесть лет назад выгоняли нашу старшую сестру. Они ещё не познали этого горя и этой боли, которые должны были наступить следом. Я хорошо помнила тот день, но я забыла, что будет так больно наблюдать за тем, как Сабра лицом к лицу столкнётся со своим самым большим страхом. Со своим самым большим поражением. В прошлый раз понадобилось два года, чтобы узнать о судьбе изгнанной сестры. Она пыталась выстроить что-то наподобие нормальной жизни, хотя сделать это было нереально без постоянного притока денег. Попрошайничество не приносило выгоды в эти сложные времена. От голода она попыталась стащить буханку хлеба. Но её поймали, и лавочник жестоко избил её посреди рынка. Зрители и продавцы одобрительно кричали. Каждый житель в деревне был рад стать свидетелем того, как преподнесли урок дочери Короля, слоняющейся без дела. Считалось, что дочери Короля были ленивы. Жители деревни были готовы выразить ей столько же сочувствия, сколько выражал его Король по отношению к ним.

Как же мало они знали.

Моя сводная сестра умерла не от побоев, о нет. Это было бы слишком милосердно по отношению к ней. Она нашла пристанище в заброшенном шатре на окраине деревни; не знаю, как ей удалось забраться туда с переломанным телом. Она пролежала там больная в течение нескольких дней. Грязь, которая проникла в её открытые раны, почувствовала себя там как дома, и через некоторое время мою сестру начало тошнить. Она впала в горячку и превратилась в существо, не замечающее ничего вокруг себя. Прошло какое-то время, прежде чем её сердце, не выдержавшее этих мук, остановилось.

Этой истории понадобилось два года, чтобы дойти до моих ушей. Только через два года семье умершего удалось узнать о его уходе. Покинув шатры дворца, она стала никем. Её забыли. Разве могла какая-нибудь из сестёр выжить там? Нас было так много, живущих в этом маленьком мире, и вдруг мы оказывались в огромном пространстве, где у нас не было никого. Такая судьба пугала меня, и я знала, что именно о таком будущем думала Сабра, пока она стояла и слушала причитания и пустые слова сестёр.

Приходила ли мать навестить её в эти последние несколько дней? Я не видела её. Я была уверена, что Сабра к ней не ходила, она была такой же упрямой, как и я. Каково это было покидать родной дом, не простившись ни с отцом, ни с матерью? Я почувствовала негодование по отношению к отцу. Мысль о том, что у меня не было перед ним никаких обязательств, вновь вспыхнула в моей голове. Только потому, что так решил мой отец, не означало, что мы должны были тихо отпустить Сабру.

Лицо Тави было мокрым, и она делала глубокие вдохи, точно воздух мог успокоить ее. Смотреть на страдания Тави было ещё хуже, чем нам уход Сабры.

Мы с Саброй не были близки, но она была моей сестрой, и я не могла стоять и смотреть на то, какая ей была уготована судьба, если я могла что-то сделать, чтобы предотвратить её. Я больше не могла бояться своего отца. Он не был моим хозяином.

Я встала со своего тюфяка и достала из-под него мешочек. Я с тоской посмотрела на него, заранее оплакивая ту свободу, которую он мог принести. У меня никогда больше не будет столько соли — сколько ещё мухами попросит к себе самую старшую ахиру? И я не знала, увижу ли снова Саалима. Я больше не могла доставать соль магическим образом либо красть её.

Я встала и позвала свою сестру.

— Сабра, — повторила я громче, когда она не повернулась.

Теперь я стояла рядом с ней. Она прижала рукава плаща к своим щекам и только потом посмотрела на меня раскрасневшимися глазами.

— Тебе это нужнее, чем мне, — сказала я осторожно и тихо, зная, что снаружи стояли стражники, хотя они и разговаривали довольно громко.

Я объяснила, как использовать соль и как осторожно нужно торговаться ей. С каждой фразой мой голос становился все увереннее:

— Жители деревни будут пользоваться твоим невежеством. За щепотку можно купить еду и питьё. Ночлег стоит две или три щепотки. Не позволяй им брать с тебя больше, — слова вылетали у меня изо рта, а она молча слушала. — Иди к моему другу Фирозу. Его можно найти в любой из дней на рынке. Он продает кокосовый сок, и он ненамного старше Латифа. Он добрый и он поможет тебе узнать деревню, покажет, где найти ночлег, и где безопасно.

Я говорила быстро, пытаясь передать ей как можно больше полезной информации о деревне в эти несколько коротких мгновений.

Было даже немного волнительно учить её всему тому, что хотел скрыть от нас отец. Я надеялась, что мои сёстры тоже слушали меня. Я хотела, чтобы они тоже научились.

Сабра взяла мешочек в руки, открыла его и с любопытством заглянула внутрь. Её плечи опустились, а лоб разгладился, когда она поняла, что такое огромное количество соли было для неё просто бесценным. С ней она могла выжить.

Неожиданно все обиды были забыты. В этот момент мне захотелось всё исправить, и наверстать упущенное время. Если я могла подарить ей соль, я могла точно так же даровать ей прощение.