Когда наступило последнее утро Сабры, беспокойство стало таким острым, словно лезвие ножа. Я не могла это выносить, и лежала на своём тюфяке, уставившись на побледневшие пятна на моих руках и на раскрытую карту, которую я держала между ними. Прошло уже десять дней после Омара. Мои синяки почти ушли под кожу, оставив на ней только бледно-зеленые пятна.

Я отказывалась думать о Саалиме, и пыталась ухватиться за любую мысль, которая приходила мне в голову. Мы не разговаривали с той самой ночи, и я не была уверена, что мы когда-нибудь ещё поговорим. Придёт ли он ко мне, если я позову? Я боялась, что он не придёт, и что я никогда не смогу сказать ему, что была не права. Всё это время он был прав. У меня не было никаких обязательств перед отцом, если это означало потерять саму себя, исполняя их.

Три стражника, вооруженные ятаганами, вошли в наш шатёр, прервав мои мысли. Я села, карта сама собой свернулась у меня на коленях, издав хлопок. Мои сёстры ахнули, удивившись их смелости, и поспешили прикрыть голые ноги платьями и одеялами. Мужчины никогда не входили к нам.

Если только у них не было особого приказа Короля.

— Мы пришли за Саброй, — сказал один из них.

Их лица не были закрыты, и мы увидели, что это были наши братья. Король отправил одних членов семьи, чтобы выгнать другого члена семьи.

И тут началось: приглушённые всхлипывания моих сестёр, которые стали перерастать в рыдания и плач по старшей сестре. Лицо Сабры скривилось. Она закрыла глаза, и начала медленно вставать, грудь её вздымалась. Она не собиралась противиться своей судьбе; она была слишком гордой. К тому моменту, когда она встала, ей удалось совладать с собой.

Я пристально наблюдала за ней, пытаясь понять, что скрывалось за её ничего не выражающим взглядом. Она медленно встала на колени, чтобы свернуть свой тюфяк. Тави бросилась к ней, желая помочь. Я видела, что плечи моей младшей сестры трясутся.

— Оставь его, — сказал тот же самый брат. — Тебе не разрешается ничего брать в поселение.

Тави нахмурилась и повернулась. Сабра осталась стоять на коленях. Она помолчала, а потом произнесла, осторожно подбирая слова:

— И я не могу ничего передать Отцу или матери?

— Нет.

Один из стражников протянул ей плащ из верблюжьей шерсти, который ничем не отличался от тех, в которые были одеты они сами. Он был новее и плотнее чем те старые плащи, что были у нас. Он будет согревать её в зимние дни, но ей все равно придется искать огонь ночью. Тави кинулась, чтобы принести её абайу и хиджаб. Теперь каждый мог бы узнать в ней изгнанную ахиру.

Сабра мужественно оделась и, наконец, набросила плащ на плечи. Стражники должны были отвести её на базар и там отпустить. Она не могла общаться со своими сёстрами, и ей запрещалось возвращаться во дворец. Если бы её поймали здесь, её могли выслать вместе с торговцами в далёкие деревни или приговорить к смерти. Это решение принимал наш отец, и оно сильно зависело от его настроения. Она больше не была частью семьи и должна была вести себя соответственно.

Сабра никогда не была в деревне. Я вспомнила, как Рахима шла вместе со мной по деревне, как она вцепилась в мою руку, боясь потеряться. И как, несмотря на всё её восхищение, она была напугана тем, какой огромной была деревня. Моя грудь сжалась, когда я представила, как должно быть была напугана Сабра, которой предстояло столкнуться с миром, о котором она ничего не знала. Я пожалела о своих самодовольных чувствах и потаённых мыслях, которые делали меня не намного лучше Сабры. Это не я была неоперившимся птенцом. Я была птицей с сильными крыльями, и я могла всё вынести. А вот Сабра нет.

— То есть у меня ничего не будет? Даже денег? — тихо спросила Сабра, но мы все услышали, как её голос чуть не сорвался.

Её глаза наполнились слезами, но она продолжала стоять ровно.

— Не волнуйся, — сказала Тави, теребя плащ Сабры. — Мы достанем тебе всё, что нужно. Мы что-нибудь придумаем. Ведь так?

Тави оглядела всех нас. Никто ничего не сказал.

— У тебя ничего не будет, и поскольку ахирам запрещено покидать дворец и общаться с жителями под страхом изгнания, — стражник пристально посмотрел на Тави, — я бы ни стал ничего ожидать.

И хотя его слова были резкими, в них была скрыта некая мягкость. Он не хотел говорить эти вещи своей сводной сестре. Я увидела сочувствие, проступившее на его строгом лице.

Последовала долгая пауза. Сабра уставилась в пол. Тави продолжала суетиться. Она осматривала шатёр в поисках еды, мешка, чего-нибудь, что можно было дать Сабре, хотя она знала, что стражники откажут ей.

И вдруг что-то, либо неестественная покорность Сабры, либо абсолютная беспомощность Тави, заставило меня сказать:

— Не будьте такими жестокими. Пусть хотя бы заберёт тюфяк.

— Ты лезешь не в своё дело, — огрызнулся стражник.

— Он не поможет ей выжить, — резко ответила я. — Она всё равно будет страдать, не переживайте. Но вы хотя бы не возьмёте такой груз на душу.

Никто из моих сестёр, включая Сабру, не смотрел на меня, устыдившись моих смелых речей.

— Ты не возьмешь с собой ничего. Мы дадим тебе немного времени, чтобы проститься.

После этого стражники вышли и стали ждать её снаружи.