Юнаэтра. Спальни, гостиные, коридоры еще помнили о Вестнице — потому настороженно и даже враждебно встречали ту, что создана противоположностью «меча».

Чужая комната, чужая семья, чужая территория, на которую я беззастенчиво вторглась… или же меня приволокли, как притаскивают на аркане укрощенных бунтарей к ногам святой королевы Чиши. Едва я закрывала глаза, мне мерещился хрустальный смех среброкосой ведьмы.

Наверно, я просто схожу с ума.

Промаявшись полчаса, я слезла с кровати, набросила кофту на плечи. Возможно, небольшая прогулка и глоток свежего воздуха позволят мне уснуть? Или же отыскать кухню и попросить заварить чай с ромашкой?

— Эсса, что-то случилось? — встрепенулась Лоретта, стоило мне покинуть спальню. Ну и чуткий сон у когтей!

— Все в порядке. Сопровождать меня не нужно, — остановила я потянувшуюся за одеждой женщину, — и дожидаться тоже. Отдыхай. Я скоро вернусь.

Мало, сама не сплю, так и другим не даю. Да и молчаливое присутствие Лоретты явно не то, что требовалось мне нынешней ночью.

Лампы в коридоре слабо тлели, давая ровно столько света, чтобы не натыкаться на стены. Я замерла в нерешительности, разрываясь между желанием найти благодарного слушателя, поделиться тревогами и одиночеством, позволяющим хоть на время избавиться от всех масок.

С кем я могу быть достаточно откровенна в этом доме?

С кем должна откровенничать молодая жена, как не с будущим мужем?

Дурацкая шутка.

Исхард, несомненно, внимательно выслушает все, что я решусь сказать. А дальше… Если женщина приходит к мужчине посреди ночи в поисках утешения, это однозначный, всем понятный намек.

После того поцелуя мы ни разу не оставались наедине. Я окружала себя служанками и знакомыми, избегала свиданий под любыми, порой нелепыми предлогами и, к разочарованию жениха, оказалась скупа на лобзания и иные нежности. Каждый раз, когда меня осторожно, словно боясь разбить, обнимали холеные руки наследника рода Иньлэрт, я невольно вспоминала другие — уверенные, с мозолями от клинков… теплые. Ледяному лорду не повезло: ему досталась невеста с оледеневшим сердцем.

Готова ли я к тому, что однажды должно произойти?

Брачное ложе. Нечто сакральное заключено в месте, где девушка, издревле отдавая невинность в знак подтверждения принесенных клятв, становилась женщиной, а после и матерью.

В нынешние времена нравы смягчились, и драконицы не хранят непорочность до свадьбы, что раньше частенько совпадала с совершеннолетием, а бастарды носят родовое имя наравне с законными наследниками. И все-таки первой физической близости многие по-прежнему придают огромное значение, потому как она оставляет в ауре след не меньший, чем первый разделенный полет. Северный эсса — приверженец церемониалов и старых традиций — вряд ли покусится на мое девичество до оглашения супружеских клятв.

Если я не спровоцирую его сама.

Пальцы невольно схватились за кулон, в горле пересохло. Тело еще помнило волну жара после приветственного поцелуя Рика по возвращению из Синскай — овладевшее мной нестерпимое желание слиться с мужчиной воедино. Тогда сомнений не было. Я представила на месте темноглазого демона ледяного лорда и содрогнулась.

Буду ли я когда-нибудь готова разделить ложе и небо Исхарда?

Светильники на стенах мерцали, перемигивались. Казалось, огоньки знают какую-то тайну и потешаются над чужой неосведомленностью. Сквозняк мазнул по голеням, скрипнул приоткрытой дверью в конце коридора, словно приглашая в гости.

К кому?

Неожиданно меня потянуло туда. Я прокралась мимо запертых спален, осторожно заглянула в чужие покои. Забавно получится, если леди Нихамада забыла закрыть дверь и мы столкнемся с ней нос к носу.

Темнота хоть глаз выколи, лишь тонкая полоска лунного света пробивалась по краю плотных портьер. В ночной тишине смеялись-звали хрустальные колокольчики ловца снов.

Ю-на, ю-на, ю-на-ю-на-ю-на.

Неужели… ее комната?

Чья-то рука толкнула в спину, заставляя шагнуть во тьму.

Первое, что увидела маленькая Юна, была смерть.

Когда привычную тишину, сотканную из шелеста снегопада за окном, потрескивания дров в камине, жалоб рассохшегося кресла-качалки, редких всхрапываний и других столь же привычных и безобидных шорохов и скрипов, когда эту скучную тишину нарушает гром падающих предметов, отчаянное верещание птиц, вой кота и сонная ругань няни Свен, пятилетней девочке, доламывающей на ковре куклу, впору навострить любопытные уши.

Застонала, разлетаясь на черепки, ваза. Скорей всего, та в углу, пузатая и шершавая, из необожженной глины: гибнущий фарфор поет гораздо звонче. Нечто грузно приземлилось на пол. Пискнув, смолкла канарейка. Кот, теплый и тяжелый, врезался в бок, едва не повалив девочку, метнулся прочь, удирая от разъяренной гувернантки.

Юна осталась сидеть. Растерянная, ошеломленная… испуганная. Привычная тьма, уютная, безграничная и единственно знакомая с рождения, на мгновение рассеялась, сменилась… чем-то иным, и для описания этого у малышки не нашлось слов.