— Это всё нам уже известно по материалам следствия, — прервал ненужные излияния майор.

— Я же говорю, что знаю не больше вашего. Мне за него достался выговор, но ведь за всеми не уследишь, тем более взрослый, ответственный человек, насколько я знал. В деле это проходило под формулировкой «нарушение режима», купание в реке в единственном лице. Дисциплина после случившегося поднялась, дети боятся таких вещей.

— Да, похоже, ничего нового мы от вас не узнаем, — сказал Пронин, — Сергей Ильич, вы тоже хотели задать несколько вопросов.

— Евгений Васильевич, ваши ребята самостоятельно из лагеря выходят? Я имею в виду, за «границу» на длительное время.

— Ну, вообще-то ходят везде, нельзя только заходить метров за тридцать от границы лагеря, но это чисто формальный запрет. По-настоящему запрещено ходить в лес и на речку без вожатых — можно заплутать или утонуть. Ну, а к горам — только в определенное время, согласно графика физкультурных мероприятий и только туристическими группами.

— А ночью, когда персонал отдыхает и контроль слабеет?

Этот бесхитростный и напрашивающийся вопрос привёл начальника в замешательство.

— Ночью у нас бодрствует только сторож, но его задача — сохранность продовольственного склада. Другие здания просто запираются на ключ. Если вы кого-то видели, это грубейшее нарушение дисциплины. Я ведь отвечаю за их беспечные головы, не дай бог что случится… Уже случилось. Я, конечно, приму меры, чтобы этого не повторилось, например, скажу сторожу, чтобы обходил палатки хотя бы раз в час.

— Дело в том, что в перелеске возле реки я обнаружил шалашик на дереве, довольно высоко, неплохо замаскированный, с видом на лагерь. Это может быть делом рук ваших подопечных?

— Хм, а чьим же ещё? Спасибо, что сказали. Постараюсь выяснить, кто к этому причастен, и наказать, не слишком строго, конечно, но нужно, потому что нарушение налицо.

— Ну, хорошо, вопросов больше не имею. Спасибо!

— Всегда пожалуйста, заходите ещё, — начальник лагеря со страдальческим вздохом снова разложил свои бумаги на столе.

Майор и лейтенант вышли на улицу, широко вдохнули, наслаждаясь свежим, бодрящим осенним воздухом. Постояв немного, офицеры направились к «Уазику». Майор внимательно осмотрел приборную доску, залез в бардачки, в закоулки, где можно бы было спрятать «жучок», но ничего не нашёл. Похоже, если слежка и проводилась, то не слишком тщательно.

— Что скажешь, Сергей Ильич?

— Что-то не то, всё как-то не так с этим человеком.

— Конкретнее скажи, что произошло?

— Да вот в том-то и дело, что на вид — ничего. Нутром чувствую, не в порядке начальник, связан он с чем-то.

— Твое нутро к делу не подошьёшь… Я лично ничего не почувствовал, а ведь давненько уже в органах работаю, и повидал многое, ты даже не представляешь, что. Обычный человек, умный, конечно, умнее, чем средний советский… российский гражданин, но он всё-таки начальник лагеря, ответственная должность, значит, стоит того, что его сюда поставили руководить. Возможно, твое чутьё тебя подводит. Но ничего, по крайней мере, зацепки у нас появились — могилка в лесу и следы «табуна». Да, кстати, зачем тебе понадобилась та никчёмная бумажка?

— Да ну, показалось. Ничего особенного.

— Что показалось? Сергей, нам важны любые детали. Любые, понимаешь? Стандарт был отработан в прошлый раз.

— Да печать меня удивила поначалу. Обычная печать, только подпись такая, словно рисунок получился — земной шар, мечом проткнутый.

Майор нахмурился:

— Ты точно уверен, что видел такой рисунок?

— Сначала был уверен, потом Евгений Васильевич дал поближе глянуть, нет, это просто подпись чья-то залихватская.

Майор замысловато выругался, откинулся на спинку сиденья и с какой-то тоской оглядел лагерь.

— Это очень плохо, — сказал он через пару минут, — тот самый случай в моей практике. Документ, написанный на неизвестном языке. Внизу — подпись и гербовая печать. Земной шар, пронзённый насквозь мечом. Гарда у него широкая, на ней латинские буквы ISPR. Печать удивительно чёткая, никаких расплывов, не смазанная, ровнёхонькая. Документ отсылали на экспертизу, никто не смог его перевести. Никто не смог перевести документ в Институте иностранных языков! Правда, они нашли некоторое сходство с латынью и английским, но не более того, ведь даже было неизвестно, о чём текст, иначе можно было попытаться его расшифровать. Его хранили в отдельной комнате, в здании КГБ, с сигнализацией и охраной. О конкретном месте в курсе были немногие офицеры, все свои, надёжные, знали друг друга много лет. Через день после того, как он был туда помещён, произошло нападение. Оба охранника были убиты, сигнализация не сработала. Ребята даже не успели поднять тревогу.

— Может, какая тайная организация? А текст — это шифр.

— Это не шифр, это язык. При чтении текста с правилами латинского — как пишется, так и произносится, слова звучат очень мелодично, в них много гласных и звонких согласных, как будто ты песню поёшь, а не читаешь документ. А насчёт организации — дело было давно и далеко отсюда. Если так, то эта организация везде имеет своих людей, работает параллельно с КГБ, милицией да вот и с управлением пионерлагерей. Если их интерес к представителям власти понятен, то пионерлагеря?