— Товарищ майор, докладываю обстановку, — срывающимся от волнения шёпотом произнёс он, — примерно минут пятнадцать назад к Марине Ивановне в палатку вошёл человек, похожий по описанию на её сына, Андрея. Его заметил лейтенант Домин. Откуда он появился, не знаю. Больше никаких движений не замечено.

— Где сейчас лейтенант?

— Наблюдает за палаткой, Гринько отдыхает.

— Немедленно его сюда, пусть разводит людей на позиции. Вы идите, будите Гринько, продолжайте наблюдение.

В полной тишине чекисты расходились по палаткам, «вованы» под присмотром своих командиров рассредоточивались неподалеку от лагеря, осматривали местность, слабо освещённую луной. Примерно через десять минут после прибытия группы внезапно открылась дверь в кирпичном корпусе, и на крылечко вышел Евгений Васильевич. Воровато оглядываясь и постоянно держа руку за пазухой, он направился к палатке Марины Ивановны…

Дней через пять после нашего разговора Рэм прилетел во дворец, разыскал меня и сообщил, что снял квартиру и нашёл нормальную, не требующую особой квалификации работу. Теперь я поселился один в двух прекрасных по моим неискушённым меркам комнатах в самом центре Капуа, неподалеку от Первого флаеродрома. Аренда квартиры стоила недорого — из-за близости воздушного порта здесь было шумновато, да и весь дом когда-то строился исключительно для сдачи внаём, потому платить надо было не конкретному хозяину, а на счёт небольшой компании.

Рэм изредка наведывался, в такие вечера мы обычно около часа обсуждали местные новости, после чего он улетал — постоянно занятый человек, не только как регент огромного государства, но и как готовящийся к бракосочетанию. Я же постепенно втягивался в простую жизнь Империального Союза, в основном благодаря работе, а также глубоким переменам, произошедшим в душе и во взглядах на окружающий мир. Здесь, даже страдая от ностальгии и почти утраченной безответной, едва начавшейся любви, практически без знакомых и тем более, без родственников, ты всё равно не теряешь вкуса к жизни и к тем радостям, которые она даёт.

В самом деле, когда идёшь по улице с мрачнейшим видом и отвратительным настроением, и совершенно незнакомый человек вдруг останавливает тебя, справляется, всё ли в порядке и приглашает в бар на бокальчик «серви», как-то невольно проникаешься уважением к обществу, воспитавшему такого человека. А виды! Эти завораживающие душу чудеса техно-архитектуры, эти потоки полулетающих автомобилей, одинаково изысканные в отделке и в то же время совершенно разные станции Капуанского подземного транспорта, великолепные шоу с участием суперзвёзд столицы и страны, сотрясающие город чуть ли не каждый день. И, пожалуй, самое главное — простые жители, населяющие столицу. Множество весёлых, счастливых, смеющихся лиц на улицах, красивые, очень изящные и женственные женщины и стройные, подтянутые, спортивные мужчины. Ходи, куда хочешь, делай, что хочешь, только не преступай закон и этические нормы, возведенные чуть ли не в ранг неписаного закона, но за этим строго следят полиция и Служба Эстетики. В Союзе нет нищих и безработных, несмотря на типа капиталистический строй. Человек, лишившийся работы и средств к существованию, всегда может пойти в государственные учреждения, «решающие проблемы». Там его обеспечат всем необходимым и дадут работу или переучат на другую специальность. Не бесплатно, но, продавая труд, любой может жить достойно. Если же некто принципиально не хочет трудиться, не обеспечивает себя и идёт ко дну в плане морали, его обычно изолируют и принудительно лечат. Я говорю про «принципиальных бомжей», появившихся в бывшем СССР позже, к середине девяностых. Здесь это физически невозможно, хотя климат позволяет жить прямо на улице — вечная поздняя весна с колебаниями температуры в районе двадцати двух — двадцати пяти градусов, никаких дождей (во всех крупных городах) и снега, никакой жары. Даже облака «строем ходят», их маршруты давно изучены, всем известны, и практически не меняются тысячелетиями. Высочайшая технология, ага.

Образ идеальной жизни здесь, принимаемый абсолютным большинством населения — отработал положенное время, собрался с семьёй, с женой, с друзьями, в зависимости от настроения, и — в театр, в концертный зал, в кино, в игорный дом, в зависимости от увлечений. Просто, но со вкусом. Беда только в том, что мне и пойти куда-нибудь было не с кем, а одному всё быстро надоедает. Родственников, сами понимаете, нет, «друзья» — верхушка администрации, вечно занятая и, конечно, с собственными интересами.

Работал я оператором — контролёром на небольшом заводике, который находился на окраине города, в зоне промышленных предприятий, и выпускал пищевые полуфабрикаты в пакетах — лепёшки, похожие на блины или больше на лаваш, в которые заворачивалось несколько видов начинки. Не ахти, какая романтика, конечно, но зато было дело на каждый день, постоянный доход, самостоятельное проживание, да и столица стала ближе и понятнее.

На заводике работало в непрерывном цикле четыре автоматические линии, каждая из которых производила свой вид продукции, везде царили чистота и порядок, силовые поля предохраняли открытые части линий от крыс, этих извечных спутников человечества, которых немало было и в подземном мире. Самих крыс регулярно изводили, и они были не такие наглые, но иногда можно было встретить следы их деятельности. Вместе со мной трудились ещё четыре человека: наладчик-программист электронного оборудования, хозяин завода — мелкий предприниматель, подчиняющийся крупной фирме «Гранд», которая была основным заказчиком продукции, и ведущий все коммерческие дела, и водитель грузовика с сыном — экспедитором, они же и закупщики сырья на плантациях и фермах. Предыдущий оператор, место которого занял я, был пожилым человеком и по возрасту ушёл на пенсию. Работали коллективно, всегда помогая друг другу при большой нагрузке, кроме, конечно, программиста из-за его специфики. И то иногда экспедитор что-то с ним обстряпывал на консолях.

Завод приносил в среднем около сорока тысяч реалов в месяц чистой прибыли, без учёта того, что уходило в совет «Гранда», налогов, наших зарплат и затрат на сырьё. Естественно, это было очень выгодно и хозяину и нам. Работали так: три месяца подряд вкалываем, выпуская максимум продукции, затем в короткий срок, пять-десять дней, продаём оптом все, что успели произвести, выручая кругленькие суммы. Иногда перепадали посторонние мелкие заказы, их обычно искали хозяин и водитель. Зарплата — четыреста «ре» в месяц, в день дележа прибыли перепадает обычно чуть больше тысячи, на еду, аренду квартиры и прочие расходы уходит около ста, остальные — хоть стены оклеивай.

Впрочем, система отъёма лишних денег у населения здесь функционировала на твёрдую пятёрку, но без откровенного жульничества, за это ловили и сажали. Редко ловили, нынче, после Реконструкции, мошенник как-то повывелся. Да и раньше их немного было, народ Союзный всё же предпочитает работать честно, а не придумывать всякие «схемы».

Играть на деньги я сразу же раздумал, природа не наградила меня азартом, оптимизмом и повышенной удачей, зато преобладал дух накопительства, как у любого нормального советского человека не из блатных. Копить же просто так, без цели, тоже не хотелось, и я решил купить флаер, стал откладывать на него, так как давно уже мечтал приобрести образчик здешних технологий.