И вдруг…прямо на этом каменном ложе вспыхнул огонек. Оранжевый, маленький, он буквально выпрыгнул из сердцевины камня и затанцевал, медленно поднимая свой юркий язычок ввысь, вверх. Но стать больше у него явно не выходило, как бы он ни силился, как бы ни пытался — ему явно не хватало топлива, потому что из камня, как мы знаем, огонь не может не найти себе пищу для пропитания.

— Это я-я-я-я… — прошипел тоненький голосок. — Я-я-я-я…

Удивительное дело, но я сразу поняла, кто это говорит — тот самый огонек, который пытался вырасти, танцуя. И если бы не кувшинчик с волшебным содержимым, то мои пятки уже давно засверкали бы по каменному полу коридоров женского общежития академии, потому что настоящего волшебства в действии я не видела никогда.

— Ты хочеш-ш-шь помочь мне-е-е — струился шепоток от каменного ложа ввысь. — Хоче-ш-ш-шь…

Я пожала плечами.

— А что мне за это будет? — нагловато спросила, а сама с изумлением всматривалась в то, как огонек меняет цвет внутри себя, переливаясь зелеными, оранжевыми, красными, синими искрами, то показывая мне, то пряча свои грани.

Огонек вспыхнул, рассыпался на несколько частей, а после собрался воедино.

— Хочу, чтобы Линдси пожалела о том, что сказала мне! — выкрикнула вперед, снедаемая злостью на предводителя сестринства.

Ответом мне стало согласие — огонек тут же утроился в ширину, и стал похож на экран небольшого телевизора или очень большого смартфона.

В нем, среди всполохов и перемигивания всех частей огня я рассмотрела с удивлением настоящую картинку, которая двигалась, жестикулировала и была очень похожа на настоящее кино, только снятое в черно-белом варианте. Это было изображение со стороны, причем сцены, которая была мне хорошо известна. Вот Линдси говорит мне обидные слова, вот мое лицо перекосила настоящая гримаса ненависти и злости, вот я выливаю на нее пунш и выбегаю из зала.

Картинка сменилась, и я увидела, как сижу в томном одиночестве, прикладываясь к графинчику с коктейлем в темном закутке у лестницы, на замшелом подоконнике, совершенно не боясь испортить свое белоснежное с красными маками платье от Прада, и тут же замечаю след, который ведет меня вперед. Как Алиса из сказки Льюиса Кэролла, я следую за пляшущим огоньком, открываю дверь и стою, разговаривая с настоящим, живым огнем.

И тут картинка меняется. Она становится цветной, что даже удивительно после того, что я видела. Монохром разбивает множество радужных цветов, и это открытие сначала буквально режет глаза, а после, вглядевшись, я понимаю, что происходит: я вижу Линдси. Она одна в своей комнате, с ненавистью срывает испорченное платье. Подходит к зеркалу. Долго смотрит в свое отражение, вытирает салфетками поплывший от пунша макияж.

И тут вдруг отшатывается от него.

Я неосознанно понимаю, что происходит и тоже делаю шаг назад, цепляясь за ручку двери с обратной стороны.

Мне страшно и жутко.

Потому что я вижу, как вспыхивают, словно сухие травинки, ее волосы. Они горят, полыхают, жарят сильнейшим огнем, и Линдси начинает метаться по комнате, призывая помощь, которой, конечно же, нет — ведь в комнате она одна.

— Нет! Нет! — кричу я прямо вперед, и тут же буквально прихожу в себя. От ужаса и страха сознание становится ясным и зеркальным, свежим и чистым.

— Нет! Я забираю свои слова назад! — кричу в ярости прямо в глубину комнаты, а от моих слов огонек разрастается, становится больше, шире, шире, и уже буквально выходит за пределы своего каменного алтаря, рассыпаясь снопами искр. — Не хочу! Нет! Пусть все у Линдси будет как прежде!

Я отшатываюсь назад и со всей силы хлопаю дверью, а чтобы она закрылась получше, припечатываю ее плечом. Изнутри комнаты слышится шипение, будто бы на костер плеснули водой, и дверь начинает ходить ходуном.

— Нет! Нет! — кричу я, а сама упираюсь ногами и руками, чтобы то, что осталось в комнате не вырвалось наружу. — Ни-за-что!

Я слышу, как щелкает замочек, и, обернувшись в панике, замечаю, как из сердцевинки замка выскальзывает крохотная искорка. Она падает на камень и шипит, испаряясь. За ней еще и еще одна.

А через мгновение огонь изнутри выстреливает буквально десятком искр, и я понимаю, что больше и дольше сдерживать то, что скрывалось в самой дальней комнате самого дальнего коридора нет сил, и бегу что есть силы по узкому пространству назад, и в то же время боюсь, что заблужусь, потеряюсь, упаду…

Но мне везет и спустя томительные минуты я добегаю до комнат девчонок. Я тут же дергаю дверь той, в которой, как помнится, должна жить Линдси с подругой, и с облегчением вижу, как она выходит из душа, завернув в белое полотенце голову.

— Ты? — делает она круглые глаза.

Я, тяжело дыша, чувствуя невыносимую засуху в горле, выплевываю резко:

— Ты как?

Она принимает позу оскорбленной королевы и сжимает губы в тонкую линию. Поправляет тюрбан на голове, сложенный из махрового полотенца, поддерживает уголок купального халата, который может приоткрыться чуть больше от движения.