— Вас хвалил сам император. Это большая честь.

Мы помолчали. Я, чуть склонив голову, думала о том, как бы ещё засветиться перед Петербургским обществом, поручик, видимо, о своём. Внезапно Толстой схватил меня за руку и прижал ладонь к своей груди.

— Вера Павловна. — Начал он, крайне взволнованный. — Дайте зарок, что будете помнить обо мне всегда.

Я вскинула голову, глядя на высокого офицера снизу вверх. Искристые глаза, румянец, какой же он был всё-таки красивый. Барышни наверняка укладываются перед ним штабелями, что уж говорить о дворовых девках. Я чувствовала, как сильно бьётся его сердце под моей ладонью.

— Можете не сомневаться, Фёдор Алексеевич, без Вас бы я уже… — Закончить он мне не дал. Порывистый, но страстный поцелуй заставил меня замолчать, а сердце пуститься в галоп. Это было неожиданно и, чего уж греха таить, чрезвычайно приятно. В моей голове уже заплясали картинки весьма непристойного содержания… как всё прекратилось. Толстой также порывисто отстранился, отнял мою руку.

— Простите, Вера Павловна. Я обещал не сомневаться в Вашей благовоспитанности, и сам толкаю в эту пропасть. — Он снова поцеловал мою ладонь, низко склонившись, а я не сдержалась оттого, чтобы поморщиться. Ох, милый поручик, если бы Вы знали, сколько раз я уже падала в эту пропасть. — Прощайте, Вера Павловна! Прощайте!

Прежде чем я успела открыть рот, Фёдор Алексеевич как ошпаренный выскочил из кустов, оставив меня ошеломлённую и недовольную наедине со своими картинками.

Утром за завтраком Мария Алексеевна, с которой у нас была холодная война, уронила как будто между прочим:

— Что же Вы будете делать с Толстым, Пётр Александрович? — Я навострила уши. Судя по кинутому на меня многочисленному взгляду, разговор предназначался для одного зрителя.

— А что я, по-вашему, должен с ним сделать? — Поморщился губернатор, даже не оторвав взгляда от своей газеты.

— Ну как же! Всё же дуэль! — Возмутилась генеральша.

— Фёдор Алексеевич участвовал в дуэли? — Тут уж не выдержала я. Сердце сжалось в тревоге за порывистого поручика.

— Не в первый раз. — Пётр Александрович сложил газету и недовольно сначала посмотрел на жену, потом на меня. — Вам не следует тревожиться, Вера Павловна. Толстой хоть и дальний мне родственник, но совсем другой. Дуэлянт, транжира…

— И бабник. — Вставила свои пять копеек Мария Алексеевна. Генерал снова поморщился.

— Одним словом, таковых людей может исправить только достойное наказание. Пока поручик отправляется на гауптвахту, но, скорее всего, он будет уволен из гвардии. Или разжалован в рядовые. Это вопрос времени.

Так вот что делал Толстой вчера перед домом губернатора! Он пришёл проститься. Чувства у меня были на этот счёт смешанные: досада, тревога. Глупый мальчишка. Впрочем, главное, чтобы Фёдор Алексеевич остался жив.

В этот день наше настроение с Сергеем Александрович оказалось поразительно схожим. Я всё размышляла о поручике, искренне надеясь, что этот дурень не ранен, и возможно было ли ему послать хотя бы записку?

Но даже бесконечная тревога за поручика не укрыла от меня того факта, что сегодня граф был совершенно иным. Он встретил меня в гостиной, ещё мрачнее, чем обычно. Весь всклокоченный, будто только проснулся или не спал вовсе. В домашнем халате и восточных тапочках с загнутым носком. Прежде я видела Голицына, одетого, с иголочки, с безупречно уложенными волосами. Что случилось теперь? Уволился парикмахер?

— Добрый день, мадемуазель. — Как обычно, короткий поцелуй ладони.

— Здравствуйте, Сергей Александрович. — Я постаралась улыбнуться как можно дружелюбнее. — Спасибо за листы.

Разлинованная стопка бумаги и карандаш лежали на клавесине. Мужчина взглянул на них несколько рассеянно, кивнул. И хотел было уже уйти, оставив меня наедине с музыкой. Я не стала воспринимать его пасмурное настроение на свой счёт, тем более что мне было о чём подумать.

— Вера Павловна… — Мужчина остановился в дверях, обернувшись ко мне.

— Да? — Я застыла, наполовину стянув перчатку с левой руки.

— Не согласитесь ли сегодня отобедать со мной? — Лицо его по-прежнему не выражало какую-либо ясную эмоцию.

— С удовольствием. — Мне даже не пришлось выдавливать улыбку, она вышла сама собой.

Конечно, ни о каком исследовании второго этажа и речи быть не могло. Голицын судя по шагам на лестнице, снова засел в своём кабинете, а я постаралась отвлечься музыкой. С листками дело пошло немного веселее. Я старательно выводила ноты на память правой рукой, левой рассеянно повторяя или предвосхищая написанное. Если когда-нибудь удастся познакомиться с Григом, надо будет обязательно извиниться. И не забыть перед отъездом уничтожить листы.