«Всё будет хорошо, Квизац Хадерах!» — улыбнулся я просветленно — и с хряском зевнул, смазывая посыл.

Воскресенье, 6 марта. Полчаса до полудня

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

Проснулись мы поздно, в десятом часу — уж больно много сил потратили ночью. Меня же неделю не было, а Рита даже позвонить не могла, маялась одна… Девушка долго жаловалась мне на печальную судьбу брошенной невесты. Сначала в зале, сидя на столе и болтая ножками, пока я сдирал с себя сто одежек и все — гадство какое! — с застежками. Затем на кухне… Нет, на кухне — это потом, после ванной и спальни. Хороший вечерок получился, долгий…

Марик однажды, стыдясь и запинаясь, спросила у меня, не слишком ли она развратна. Ну, нельзя же только о том и думать, где бы да как бы заняться этим! А я ей ответил в том смысле, что любовь и страсть — главнее всего на свете, что это основа основ бытия.

Лиши нас амурных утех, и научно-технический прогресс завязнет, утратив мотивацию. Никому не ведомо, как звали гоминида, наловчившегося извлекать огонь, но — спорим! — первый в неписаной истории костер он разжег для своей лохматой подруги, чтобы та могла согреться.

Да вся наша культура, великолепный сей Дворец Мысли и Духа, рассыплется — асексуальным творцам нечего станет воспевать. Красота людская ощущается нами через призму эротического восприятия, а отлученные от секса, мы уподобимся бесполым уэлссовским марсианам, холодным и равнодушным, хоть и мозговитым тварям. Впрочем, ненадолго, понеже вымрем. Ведь никому из лишенных основного инстинкта даже в голову не придет плодиться и размножаться. Мучиться, не спать сутками… Чего для?

Впечатленная моими пламенными речами, Рита дала торжественное обещание приставать ко мне везде и в любое время…

…Я осторожно повернул голову, и девушка, уловив через подушку шорох пробуждения, улыбнулась, не открывая глаз.

— Выспался? — она потерлась щекой о мою грудь, дотянулась губами до плохо выбритого подбородка. — Колючка…

Выпростав руку из-под одеяла, Рита огладила мне лицо, словно исследуя впадинки и округлости.

— Я так и не расспросила тебя, вышло чего или нет из… Как ты тогда сказал? Мастер-класс?

— Знаешь… да. Хоть не зря разлучался! — я зажмурился, ощущая легкое касание девичьей ладони к векам, и поцеловал ласковые пальцы. — Корнилий научил меня по-настоящему сосредотачиваться… Или концентрироваться? Не знаю даже, какое слово тут лучше подходит. В общем, отрешаешься от всего. Война вокруг или извержение вулкана — не важно. Ты спокоен, как пятьсот тысяч индейцев, и фокусируешь свою энергию туда, куда тебе нужно. И в самого себя тоже. А еще было такое упражнение — психодинамический резонанс. Видела, наверное, как буксующую машину из ямы выталкивают? Ее как бы раскачивают, набирая инерцию, и та — раз! — выезжает. Вот и у нас такая раскачка была — старец брал меня за руки, и мы по очереди слали друг другу энергию. Тут самое главное — попасть в некий нутряной ритм, чтобы не сбиваться, и тогда тебя всего просто окатывает силой. С чем бы таким сравнить… А, ну вот — с душем. Представь: стоишь ты в ванной, струйки по тебе хлещут. Затем все сильнее, сильнее — и вдруг рушится целый водопад! Это было классно…

Я смолк, памятью возвращаясь в башню Верхних решеток. Меня тогда просто переполняла Сила, я ощущал себя всемогущим — погружал руки по локоть в холодную туманность, перебрасывал звезды с ладони на ладонь, как горячие пирожки, лениво отмахивался от зудящего квазара, словно гонял надоедливую муху. Да, это было чудесное наваждение, но Корнилий терпеливо подводил меня к простенькой мысли: это эволюция, Миша, а тело твое — имаго, куколка, и лишь от тебя зависит, в кого именно ты разовьешься через десять, пятьдесят, сто лет! Не веришь, что проживешь столь долго? А откуда тебе, чадо, ведомы границы твоих возможностей? Ты даже не представляешь, на что способен!

— И ты теперь можешь видеть будущее? — очарованно проговорила девушка. — Когда только захочешь?

— Могу… — задумчиво вымолвил я. — А вот хочу ли? Очень неинтересно жить, зная все наперед. Впрочем, до полного всеведения мне как до Луны пешком! И слава богу. Хм… Это присловье отдает глумлением… Пару раз я… вслушайся только! Я фатум-инвертировал пространственно-временной континуум… Было похоже на цветное кино, только показывали мне то, что произойдет через год…

— Здорово… — выдохнула Рита. — А меня ты там видел? Год спустя?

Я привлек ее к себе, и моя невеста заерзала, тискаясь ко мне поближе, чиркая по груди отвердевшими сосками.

— Знаешь, чего я боюсь? — вытолкнула она негромко. — Вот, прихожу сюда раньше тебя, а потом бегу открывать, и думаю — как у нас с тобой все хорошо! Слишком даже. Так не бывает, думаю, это должно закончиться, и нам будет очень плохо! Скажи, что я ошибаюсь. Пожалуйста!

— Ты ошибаешься, — сказал я бархатистым голосом, — и мы будем счастливы очень-очень долго.

— Правда? — шепнула Рита, замирая.

— Правда. Просто ты у меня — особенная. И я у тебя — особенный. Понимэ?

— Понимэ. Ты — мой, а я — твоя, — вывела девушка собственное уравнение, и вдруг всполошилась: — Ой, мы ж забыли совсем!

— Что? — удивился я, витая в высших сферах.

— О самом главном! На меня!

В одиннадцать мы трапезничать изволили, выйдя то ли к позднему завтраку, то ли к раннему обеду. В меню были пельмени — Рита, скучая вечерами, налепила их целый мешок. А в пельменях что главное? Думаете, мясо? Не-ет… Тесто! Оно должно быть тонким и плотным, чтобы не выпустить вкуснейший мясной сок…