— Весь комплект! — гордо заявил я, подкатывая тележку.

— Продолжим наши игры! — ухмыльнулся Федя Бурлаков. Поигрывая монтировкой, он надвинулся на короб. С треском и визгом распались дощатые щиты, открывая «подарочек» — магнитную катушку в сборе.

— Цепляй!

Заклацали тали, натянулись стропы… Скрипнула, подаваясь, рама.

— Вирай помалу!

Массивная катушка оторвалась от ящичного днища, зависая и входя в плавное кружение. Вася Дорошин напрягся, тормозя разворот.

— Вира!

Первый в мире томограф мы собрали к вечеру. Еще не начало темнеть, а тяжеленная махина вся открывалась взору. Правда, не прикрытый панелями, аппарат казался освежеванным — связки проводов, клемники, трубки торчали наружу.

Пока Дима Зелинский оттаскивал пустую тару, Иван с Васей разобрали раму импровизированного крана — и комната сразу раздвинулась будто. Врачи заглядывали поминутно — толклись в дверях, оказывая почтение. А вот тетя Шура не ведала трепета: властная, как все уборщицы, она явилась со шваброй наперевес, ворча и звякая ведром — и светлая напольная плитка мигом засияла чистотой.

Техничка гордо удалилась, переваливаясь, и сканер обступила Ванина команда.

— Налаживаем!

«Богатыри» полезли со щупами тестеров, а я подсел за пульт. Дисплей «Коминтерна-2» пока ничего не показывал — высвечивал дежурную цифирь.

«Устал, однако…»

Я откинулся на спинку стула, давая отдых гудящим мышцам, и виновато глянул на друзей. Стыдновато как-то… Вон, ползают, тискаются под глыбой МРТ, тестируют, а я сижу…

«Ничего, — подумалось бурчливо, — зато вся слава — им! Пущай погреются в лучах «юпитеров»…»

Нет, поработали мы хорошо, отчетливо, но простой электромагнит — тупиковый путь. Надо строить новый томограф — на сверхпроводниках. Катушки из ниобий-титанового сплава… Двойной криостат — с жидким азотом в первом дьюаре, и с жидким гелием — во втором…

— Ага, вот они где!

Я вздрогнул, услыхав Ритин голос. Девушка заглядывала в комнату, держа в руках картонную коробку. Обойдя подругу, бочком проскользнула Светлана с двумя термосами в руках.

— Вы нас не ждали, — заулыбалась она, — а мы приперлись!

— Поесть вам принесли! — объявила моя невеста.

— О-о-о! У-у-у! — восхищенно заревели наладчики, мигом бросая приборы.

— Тут суп, гороховый с копченостями, горячий еще… — соблазняла Рита, выкладывая кастрюльку, обмотанную полотенцем. — Хлеб — вот… Свет, а тарелки где?

— У Маши. Маш! Маша-а!

— Иду, иду! — донес гулкий коридор.

— Спасительницы! — стенали парни, подлащиваясь. — Не дали с голоду помереть!

— Вы еще нужны Родине! — хихикнула Сулима, наливая мне супчику. — Кушай! А я тут посижу. Люблю смотреть, как ты ешь!

— Подавлюсь же, — улыбнулся я, вооружаясь алюминиевой общепитовской ложкой.

— Ничего-ничего! По спинке похлопаю.

В дальнейшем я выпал из пространственно-временного континуума, полностью поглощенный трапезой. Близняшки смеялись, спрашивали, что это за помесь саркофага со станком, а парни стучали ложками и едко комментировали пробелы в девичьем образовании.

— Тоже мне, бином Ньютона! — пренебрежительно фыркнула Рита. — Резистивные магниты создают гомогенное поле, а во-он те градиентные катушки меняют его, где надо, локализуя ЯМР-сигнал.

«Три богатыря» взирали на нее, изумляясь и благоговея.

— Истинная спутница физика! — театрально восхитился Скоков, тут же прогибаясь. — А добавочки?

Моя девушка лишь улыбнулась, зачерпнув гущи.

— Лопай, физик!

— А мне? — ревниво воззвал я.

— И тебе, — проворковала Рита. — Пожиже, и с ветчиночкой… Кушай, солнышко мое лучистое!

Воскресенье, 27 марта. День

Московская область, Ленинградское шоссе

Южной лучезарности, что сквозила в сочинском воздухе, до Москвы не добраться — климат не тот. Серые лохматые тучи смыкались над аэропортом, занавешивая синее небо. Голые деревья стыдливо жались за обочиной, а бурая, попревшая трава никла к сырой земле, черной и оттаявшей, но мало впитавшей солнечного тепла — нигде ни пятнышка зелени.

Расстегнув плащ, Брежнев откинулся на мякоть диванной спинки. Брыластые щеки дрогнули благодушием.

«Черноморский саммит», как выразились американские газетчики, оставил его довольным. Вроде всех замирил… Даже нагловатого — и трусоватого — Садата. А Жмайель, похоже, так и не поверил до конца, что его пригласили на встречу в верхах — зажался старикан, в глазах переполох… Но ничего, свою роль он отыграл, да и заварушка в Ливане сходит на нет.

Генсек качнул головой, припомнив кислое выражение на лице Асада — пришлось жать руку сдержанному Рабину…