Господин Станиславский, простите за плагиат, но… НЕ ВЕРЮ!

— …который берет ответственность за свои поступки. Я был плохим мужем, но хочу попробовать стать хорошим другом. И если ребенок от меня — участвовать в его жизни.

Впадаю в ступор. Каким еще другом? Кто промыл ему мозги?

Леша пользуется моим замешательством, нежно обнимает за талию и целует в уголок губ.

— Подумай над этим, хорошо? — мягко шепчет, заправляя прядь за ухо и гладя по щеке. — Давай я заберу тебя в воскресенье.

Отстраняюсь, сбрасывая оцепенение и руки бывшего.

— Не надо, Леш. Я сама доберусь.

16

— И что это было?

Не успеваю закрыть калитку, как ко мне подходит хмурая Алена.

— И я рада тебя видеть, сестренка, — улыбаюсь и распахиваю объятия, в которые тут же попадает рыжий вихрь.

Алена отстраняется, продолжая сверлить меня взглядом и требовать ответа.

— Я не знаю, Лель, — отвечаю с тяжелым вздохом. — Где все?

— На огороде, тебя только через час ждут. Меня сегодня не дергали, но я вызвалась приготовить обед.

— Пойдем, помогу, — беру сестру под локоть и подталкиваю к дому.

— Тань, ты от темы-то не уходи, — Леля послушно топает за мной, но допрос прекращать не собирается. — Ты его простила?

— Нет. Он просто подвез.

— Если Сомов сюда приехал, то все совсем не просто.

Я с ней полностью согласна, и знаю одну из причин его внезапной заботы, но пока не хочу говорить. Соберемся за столом, и объявлю о своей беременности. Надеюсь, родственники хорошо воспримут эту новость.

Переодевшись в домашнюю одежду, которую храню здесь, иду на кухню, где уже витают запахи еды. Желудок начинает урчать, намекая, что утром в него упало слишком мало, а питаться теперь надо за двоих.

Встаю рядом с Лелей, доставая нож и разделочную доску. Как в старые добрые времена. Она чистит картошку — я режу.

Пока готовим и накрываем на стол, болтаем о всякой ерунде. И я очень благодарна, что сестра больше не спрашивает о Сомове, потому что не знаю, что отвечать.

Поведение бывшего не укладывается в голове. Сам решил привезти, предложил забрать послезавтра, еще и дружбу какую-то приплел. Бред какой-то.

Наконец, вся семья собирается за столом. Дедушка, как всегда, сидит во главе, справа от него бабушка и я, а слева мама и Алена. В редких случаях напротив деда сидел Леша.

— Ну что, Танюшка, развелась? — зычно спрашивает дед, накладывая себе две котлеты, игнорируя наши недовольные взгляды и такие же котлеты на пару.

Недавно врач порекомендовал сократить количество жареной еды из-за проблем с желудком, но дед сопротивляется. Я киваю на его вопрос, и дедушка, довольно хлопнув в ладоши, поворачивается к маме:

— Тогда отметим. Верунь, неси наливку, хряпнем под горяченькое.

— Какая наливка, — строго говорит бабушка, — нашел праздник.

— Когда избавляешься от такого как Сомов — это праздник почище свадьбы. Вера, — настойчиво обращается к маме, — наливка.

Мама не двигается с места, продолжая невозмутимо накладывать себе салат, ожидая окончательного вердикта в споре между старшим поколением Казанцевых.

— Какого такого? — прищуривается бабушка.

— Оболтуса рукожопого.

Мы с Лелей прыскаем от смеха. Откуда дед Вася в своем почтенном возрасте знает такие слова?

— Чего смеетесь? Я разве неправду сказал? — дедушка хмурит кустистые седые брови. — Я его один раз попросил с крышей помочь, у меня тогда спину прихватило, так он мне чуть весь сарай не развалил. А лопату вообще в руки давать боялся. Думал, возьмет не той стороной еще голову себе оттяпает, а я отвечай. Так что, — дедушка несильно бьет кулаком по столу, — хочу наливки. Я ее для особого случая берег.

Бабушка закатывает глаза, в которых сверкают веселые искры, и говорит, так же ударив по столу:

— Старый, не наглей. Развод — не особый случай.

— А я говорю, особый, — дед притворно надувает губы и обиженно говорит. — И я не старый. Я еще ого-го.

Вообще-то дедушка прав. Он — еще какой ОГО-ГО. В свои шестьдесят семь выглядит гораздо моложе. Статный и пышущий здоровьем он даст фору многим сорокалетним мужикам. Это бабушка у нас хрупкая как фиалка. Правда, терпеть не может это сравнение.

Не скрывая улыбки смотрю на родных, не переставая закидывать в себя вкусности со стола. Я так соскучилась по препирательствам бабушки и дедушки, которые всю жизнь подтрунивают друг над другом, по невозмутимому лицу мамы, наблюдающей за этим. По беззаботному смеху и легкости в душе.

В сердце зреет ком счастья, готовый взорваться и заполнить все вокруг солнечным теплом.

— Мам, неси наливку, — громко объявляю я, — повод есть, но не тот о котором говорит дедушка, — на меня устремляется четыре пары удивленных глаз, и я набираю в грудь побольше воздуха, — я беременна.