Маг повертел клочок в руках и отрицательно покачал головой, хозяйственно пряча находку в сумку.

— В храме спрошу. Или в Коллегии, — пообещал он. — По коням?

— По коням, — вздохнула я и полезла за неимением коня на кобылу.

Найденный через пятьсот метров трактир, не сговариваясь объехали по широкой дуге.

Ночевать остановились не у дороги как до этого, а в небольшом лесочке. Ник долго ходил у стоянки кругами, что-то шептал и чертил пальцем знаки на стволах сосен. Потом угомонился и присел рядом у палатки. Костер решили не разводить. На всякий.

Смеркалось. И совершенно не спалось. Действие романики заканчивалось, и несломленный адреналин додавливал нестойкие эндорфины.

— Завтра к вечеру доберемся до Родгурда, — особо ни к кому не обращаясь, протянула я. Никсар кивнул. — А потом в храм?

— Потом десять тысяч ступеней, — педантично поправил он. — Путь паломника до храма.

— Вверх?!

— Вбок.

— ???

— Ну серьезно, вбок. Они идут по склону горы по дуге наверх.

Помолчали. Ник добыл из локона пару волосков и запихнул в лабораторную колбочку со светящейся жидкостью. Экспериментатор, блин. Разрушитель легенд мэйд ин Аркар.

— Медь, а можно личный вопрос?

— Валяй.

— А у тебя там… в твоем мире, парень есть?

— Ник, там у меня есть работа! Она меня поит, кормит, она же и тр… любит, в общем.

— Значит, нету?

— Нету.

Подошла Фариза с тонкими, как бревно, намеками на сахарок или яблочко. Никсар подхватился и полез за вкусненьким в свое персональное пятое измерение. Судя по количеству периодически доставаемых оттуда вещей, он упаковал туда всю домашне-походную утварь и половину небольшого продовольственного склада. Лошади получили искомое, а я поползла в палатку спать. Ну хотя бы попытаться.

Знаете во сколько меня разбудил это садист-самоучка?! В полчетвертого утра! Да я заснула нормально, можно сказать, часа два назад.

Местный заменитель кофе пили в мрачной тишине. А какой ей еще быть в такую рань?!

— Зато вечером будем в Родгурде, — расписывал гжельскими мазками будущее Никсар.

— Угу.

— Заночуем в местной таверне, там удобно.

— Угу.

— А утром пойдем по ступеням.

— Угу.

— Ты меня вообще слушаешь?

— Угу.

Он плюнул и оставил попытки достучаться до спящего разума. А на что вы рассчитывали, поднимая меня в час, когда я обычно ложусь?

— Ник, а ты мне поясни, что это вчера такое было? — Я внезапно вспомнила неуточненный с вечера вопрос. Пакостное настроение располагало к выяснению отношений. — Ну расспросы про парня и все такое?

Маг зарделся как зорька и без надобности полез в котомочку.

— Это я так, просто спросил, — промямлил он.

— Просто?

— Э-э-э… ну да! Это не то, что ты подумала! Я тебя не люблю! Вот! — Внезапно выпалил попутчик и почему-то зажмурился.

— Точно? Я могу рассчитывать? Обещаешь?

— Э-э-э… ну да… — рассеянно пробормотал Никсар, открывая глаза и изображая блуждающее косоглазие.

— Хорошо-то как! — Я размяла затекшие ноги. — Скажу тебе по секрету, я тоже в такую рань люблю только кофе. Предлагаю уже ехать, а то зря, что ли, вставали.

Маг поднялся и, не глядя на меня, начал собирать пожитки. Странный он какой-то. Обиделся, что ли?

В обещанный Родгурд въехали уже в сумерках. Это была эдакая небольшая и уютно-шумная курортная деревушка в предгорье. На шестах висели разноцветные фонарики, а деревья были увешаны светящимися, наподобие новогодних, гирляндами. Умопомрачительно пахло ночными цветами. Например, я четко различала запах матиолы. Летали мотыльки и стрекало что-то ночное. В кустах семафорили пузичками светлячки.

С открытых террас таверн неслись людской говор, смех и запах жареного мяса. Люди пили, ели и веселились. Где-то играла музыка, дивно напоминающая бессмертное творение короля Генриха 8-го — "Зеленые рукава".

— Эй, Ник, — я дернула за рукав непривычно молчаливого спутника. — Кто все эти люди? Ты говорил, тут будет полно паломников в храм.

— А это кто по-твоему? — проворчал Никсар.

— Что-то не очень они похожи на паломников…

— Почему?

— Ну… — Я замолчала, старательно подбирая слова. — Паломники они такие серьезные обычно. Печальные. Каются. Грехи замаливают там. Постятся.

— В твоем мире в паломничество ходят только очень грешные люди? — уточнил он.

— Да нет. Вроде наоборот.

— А зачем они тогда замаливают свои грехи?

— Они не свои. Они в принципе.

— Н-у-у, — настал черед Никсара чесать затылок. — А почему печальные? И постятся?

— Не сильна в теологии, но вроде как чревоугодие и излишняя радость это грех.

— Излишняя — да. Но зачем каяться за чужие грехи, ходить печальным и голодать?

— По-моему так обеспечивается веселие в загробной жизни, — развела я руками.