— Тут, под мечом.

— Тогда все важное здесь.

Впрочем, он бы не особо сокрушался, если бы и вовсе ничего не вернули. Голову на плечах унести удалось, до сих пор толком не верилось.

Эрик положил меч Гуннара на стол, вернулся обратно.

— Давай доделаю.

Руни послушно отступил.

— Но все это, конечно, никуда не годится, — сокрушенно заметил он, присаживаясь на край стола. Подвинул меч, ругнулся. — Не можем же мы все друг друга подозревать.

— Ингрид сказала бы, что не доверять друзьям позорней, чем оказаться обманутой, — пожал плечами Эрик.

— Это значит зажмуриться покрепче и натянуть одеяло на голову, надеясь, что чудовище не увидит, а потом исчезнет само собой. Можно и так.

— А получится? — Эрик невесело усмехнулся. — Ты смотришь на меня и думаешь, чего я могу желать настолько сильно, чтобы располосовать живого человека. Я смотрю на тебя и думаю: если тебя не трогает то, что ради правосудия могут вздернуть на виску заведомо невиновного, то, наверное, во имя великой цели позволительно и зарезать кого-нибудь незнакомого? Гуннар глядит волком на нас обоих, и трудно его в этом винить… — Он поспешно вытащил из рукава чистую тряпицу, зажал нос, прогнусавил: — Все, одевайся, — добавил, прислонившись к стене: — Да и девчонки наверняка…

Гуннар взялся за цепочку, попытался расстегнуть замочек. Пальцы не слушались, точно деревянные.

— Пройдет, чуть позже, — сказал Эрик, заметив его потуги. — Давай помогу.

— Нет.

Он обмотал амулет вокруг одного из ремешков на перевязи меча. Пусть пока так, жалко, конечно, что не к телу, но возиться и прилаживать не было ни желания, ни сил — натянуть бы штаны, не свалившись с лавки, да не запутаться в рукавах дублета. Все, чего ему сейчас хотелось — добраться домой, закрыться в своей комнате и напиться до бесчувствия. Потому что оба они правы — просто невыносимо смотреть на доброго знакомого и думать, не он ли…

— Может, и получится, — пожал плечами Руни. — Руки у нас у всех по локоть в крови еще после того похода…

Да уж, отомстить, не замарав кружева манжет, еще ни у кого не получалось. И покуролесили они тогда знатно. Но все-таки Гуннар хотел бы знать, по чьей милости он угодил в допросную. Или не хотел? Иначе не начинал бы ворочаться внутри ледяной ком, стоило хотя бы попытаться подумать, кто из четверых — или теперь уже пятерых, мог бы это сделать и ради чего. Или со временем само прояснится?

— …только что надо быть за человеком, чтобы сотворить такую жестокость? — продолжал Руни. — Не просто убить, а этак затейливо?

— Жестокость? — Эрик оскалился, поднял ладонь, на которой полыхнул язычок пламени. — А вот так — не жестоко? Знаешь, мне как-то довелось всерьез обжечься… Вытянуть тепло и жизнь — не жестоко?

— А после этого вы спрашиваете, чего вдруг вас не любят, — буркнул Гуннар.

— Говорят, захлебываться собственной кровью из перерезанного горла тоже не слишком приятно, — огрызнулся Эрик. Снова обернулся к Руни. — Виска и каленое железо — не жестоко?

— Сколько раз еще ты сунешь меня в это мордой? — взорвался тот. — Да, я здесь варюсь. Да, я не знаю другого способа заставить вора или убийцу заговорить. Да, случается и с невиновными. Да, мне очень стыдно, что Гуннар так вляпался, а я не успел вовремя остановить судью. Но если бы я не варился во всем этом последние два года — кто положил бы сейчас допросные листы перед верховным? И не тому, кто хвалился, будто может отнять ногу за три минуты, обвинять других в…

Он махнул рукой, не договорив, хлопнул дверью. Эрик опустился на лавку, закрыв руками лицо.

— Значит, это все-таки ты, — сказал Гуннар.

— Нет. — Целитель поднял голову. — Я не могу доказать, но это не я. И не Ингрид.

— Тогда какого рожна ты его защищаешь? Душегуба?

— Может, убийца — она, — усмехнулся Эрик. — Не защищаю. Знаешь, когда-то… я был намерен любой ценой покарать зло, и это едва не стоило жизни Ингрид. А тот человек… он просто очень хотел жить. Настолько сильно, что цена для него уже не имела значения.

Гуннар скривился. Едва не оговорив себя и других, право судить кого бы то ни было он потерял, но всему же есть предел.

— Того человека ты тоже оправдываешь?

— Нет. Он умер — не от моей руки, но с моей помощью. Только его смерть никого не вернула. И… — Он помолчал, подбирая слова. — Он мне нравился, но не успел стать другом. А сейчас…

А сейчас Эрик наверняка не может не думать, что это кто-то из тех, с кем ел из одного котла и спал под одним одеялом. Кто прикрывал ему спину, и кого вытаскивал от престола Творца сам целитель. Кроме Иде, хотя и та — ученица, тоже совсем не чужая.

— Руни прав, — продолжал Эрик. — У всех нас руки в крови, так или иначе… И мне в самом деле очень хочется просто сказать себе — ладно, никого из убитых ты не знал, друзья точно дороже и, может быть у него или у нее действительно веская причина… по-настоящему веская, ведь у любого из нас есть что-то, ради чего можно пойти на все. — Он поднялся. — Ладно, в конце концов все мы все равно поступим так, как сочтем нужным. Пойдем, провожу. А то нас отсюда скоро пинками погонят.