Проклиная все на свете, особенно – свою кровеносную систему, я схватила с вешалки чистое белое полотенце, сунула его в раковину и включила холодную воду. Затем немного отжала рыхлую махровую ткань, чтобы с нее на пол не капала вода, и понеслась обратно ко входной двери номера.

Кровавая капля уже успела добраться до середины чемодана. Очевидно, мои эритроциты не спешили сворачиваться и прекращать свое нежданное путешествие.

Мои руки тряслись, в голове прыгал поток бессвязных мыслей, перед глазами кружили неоновые мухи. Не помню, как именно я оттирала крышку чемодана. Помню только то, как мое сердце внезапно запуталось в ребрах от страха, когда за дверью раздались чьи-то тихие шаги.

Отпрянув к кровати, я прижала к лицу мокрое полотенце, быстро юркнула под одеяло и сделала вид, что крепко сплю.

– Софи, – встревоженный мужской голос прозвучал сразу же, как только стих скрип открываемой двери. – Что с тобой?

Холодная ладонь легла на мое пылающее плечо, заставив вздрогнуть.

– А, это, – я легкомысленно фыркнула, покосившись на окровавленное полотенце. – У меня часто идет носом кровь. Мама говорит, что это возрастное.

Его темные глаза остановились на моем лице, загадочно поблескивая. Осторожно привстав в кровати, я бросила быстрый взгляд в сторону чемодана и едва не вскрикнула от ужаса. Теперь кровавой полосы не было. Зато на крышке темнели большие влажные пятна, оставшиеся от мокрого полотенца.

Нужно время, чтобы намокшая кожа полностью просохла. Наверное, минут десять. Как минимум. Если мистер Чистюля сейчас решит повернуть голову и проверить, все ли в порядке с его багажом, он сразу все поймет. И бросит меня здесь одну. Вряд ли он даст мне возможность все объяснить. Такие, как он, не привыкли выслушивать чужие оправдания.

Я должна его отвлечь. Сделать все возможное, чтобы его черно-желтые глаза смотрели только на меня. Чтобы чемодан успел просохнуть. Иначе… Это будет конец.

– Мне что-то нехорошо… – я прислонила ладонь к своей щеке и сделала вид, что готова потерять сознание. – Ты не мог бы открыть балконную дверь? Пожалуйста…

На улице холодно и сыро. В номере натоплено и душно. Простые расчеты: если он распахнет настежь дверь, из-за разности давления поток сухого теплого воздуха хлынет в образовавшуюся щель, унося вместе с собой всю влажность. Именно поэтому, если вы решите проветрить квартиру зимой, воздух в комнате станет заметно суше.

Это должно помочь просушить чемодан быстрее. Пожалуйста!..

– Так лучше? – сухо поинтересовался Чистюля, возвращаясь в номер.

Теперь от него пахло дорогими сигаретами. Наверное, оказавшись на балконе, он решил заодно покурить. Мудрое решение. Такими темпами у меня есть все шансы скрыть позорные следы своего непослушания.

– Да, – я сделала тяжелый вдох, падая спиной на подушку. – Спасибо.

Он молча кивнул, и копна его пепельно-светлых волос рассыпалась на висках красивыми искрящимися бликами.

Мои волосы никогда так красиво не блестели. Не знаю, что вообще нужно с ними делать, чтобы они так искрились. Разве что насквозь пропитывать их какой-нибудь звездной пыльцой.

– Подожди, – я схватила его за запястье в тот момент, когда он собирался стащить с себя осенний плащ, угрожающе повернувшись в сторону входной двери. – Расскажешь мне сказку?

– Что?

Его темные глаза непонимающе уставились на меня. Он застыл в десятке сантиметров от моего лица. Так близко, как никогда прежде. Настолько, что теперь я могла рассмотреть бледную россыпь едва различимых веснушек, покрывающих его прямой узкий нос.

– Когда я болею, мама иногда рассказывает мне перед сном сказку, – пояснила я, нехотя выпуская из своих пальцев его изящное запястье. – Обычно это бывает редко, потому что она много работает.

Мистер Чистюля нахмурился и медленно опустился на край постели, продолжая сверлить меня пронизывающим взглядом.

О да! Продолжай смотреть в мою сторону как можно дольше!..

– Ты не слишком взрослая для сказок?

Мне показалось, что он немного растерян. Как будто я сбила его с толку своей странной просьбой.

– Мне всего семнадцать, – напомнила я, пряча замерзшие руки под одеялом. – К тому же, для сказки никогда не бывает поздно.

Он задумчиво умолк, как если бы пытался воскресить в своей памяти что-то подходящее.

От мистера Чистюли пахло уже знакомым одеколоном. Терпким, мужественным, и одновременно – таинственным и едва уловимым. Он сидел прямо у моих ног, держа спину так прямо, словно позировал какому-то невидимому скульптору. Его красивые ухоженные руки лежали на его коленях, сомкнутые в замок (попытка выставить между нами психологический барьер?), и я вдруг осознала, что под несколькими его ногтями темнеет почти неразличимая кайма, которую моя мама часто называла «маникюром фермера».