Такие офисные мыши, как я, об этом могут лишь догадываться.

Между мной и Мироном вот уже несколько дней продолжалась выкрутасная война.

Выпендривалась я, а умилялся он.

Он позволял мне это делать, а я от его щедрости еще больше злилась.

Потемкин всякий раз высмеивал мои попытки подстроить и подогнуть его под себя.

Смешно?

Ладно.

Только я могу придумать что-то еще.

Наши отношения при Дарье Филипповне и Авроре были, как и прежде.

До ссоры.

То есть это я обиделась, а ему-то пофиг.

При семье мы миловались и даже позволяли себе нежности: поцелуи в щечку, объятия. Самый максимум, на что мог в таких условиях рассчитывать Мирон, это легкий поцелуй.

Просто в губы.

Даже любой диснеевский поцелуй тут нам даст фору!

Такие отношения Потемкин называл «на сухом пайке». С издевкой посмеявшись, заверил меня, что на таком «фастфуде любви» он продержится ровно три дня. А потом по его словам я должна была «держаться».

Три дня прошли, но держался он.

Я предполагаю, что Мирон просто решил что «раз гора не идет к Магомеду, то… она все равно к нему придет!»

В конце концов, не так уж я на него и сильно обижалась по прошествии нескольких дней. И рано или поздно я бы к нему пришла, окончательно осознав, что Потемкин не виноват. И что в ловушку саму себя загнала я. Я же ведь его люблю. И как бы странно это не звучало, но мы признались в этом друг другу, шутя. Разыгрывая спектакль перед Дарьей Филипповной и Авророй.

Ладно, съезжу на охоту и капитулирую. А пока будем держаться выбранных ролей.

Вчера с Мироном мы ездили на встречу с психологом.

С ней мы отбросили маски и серьезно обсудили вопрос, касающийся Авроры. Был выбран курс на десять сеансов-лайт. Первая встречу мы солидарно с Мироном решили назначить через пару дней после возвращения из Карелии. Возить малышку к психологу мы решили оба. Так ей будет легче справиться.

Все налаживалось и становилось стабильным. Все как я хотела.

Взгляд медленно смещается на огромный походный рюкзак.

Кроме этого!

Так и хотелось в следующий миг громко и, жалея себя, захныкать, заныть, заскулить, но кто-то трижды постучал в дверь, и я встрепенулась.

Не успела я сказать: «Да!», или «Войдите», как он вошел.

— Привет. Чего стучишь? Твой же дом, — подмечаю я, упаковывая последние шмотки.

— Да так, думаю, вдруг не в настроении, — голос у Потемкина с утра немного басит.

Глянула на него — такой хорошенький. И борода его густая, и волосы, небрежно уложенные, и взгляд этот разведкопроверяющий!

Так и хочется его обнять, поцеловать и сказать: «Можно я не поеду?»

— Мирон.

О! Эта интонация меня сдает с головой.

Мы встречаемся глазами, и, кажется, он все понимает.

Бросаю вещи и встаю, прильнув поясницей о высокую спинку кровати.

И заново…

— Мирон, — томно вздыхаю, — я тебя прощаю.

Глаза у Потемкина так и округлились.

— Что все? Театр закончился? Сил больше не хватает недотрогу из себя изображать?

— Закончился, — улыбаюсь я, попутно соображая, как подать следующую порцию информации, — я люблю тебя, Мирон! А остальное все неважно!

Подхожу к нему и тереблю расстегнутые полы его клетчатой рубашки. Затем опускаю ладонь на светлую однотонную футболку, надетую им под рубашку, и оглаживаю.

Почуяв неладное, он не стремиться меня обнять, а всего лишь с любопытством наблюдает. Прижимаюсь к нему, словно хочу согреться.

— Мирон, пожалуйста, можно я не поеду? — начинаю упрашивать я.

Послышался тихий и добрый смех.

— Поедешь. Сама же сказала, что все остальное неважно!

Скорчив недовольную гримасу, отскакиваю от него и, выказывая свое нескрываемое ничем недовольство, делаю по комнате круг.

По дороге в аэропорт, обижено уткнувшись в карту Карелии, читаю:

— Медвежьегорск, — перевожу взгляд с экрана на Мирона, — ты меня, что на Родину везешь? — подшучиваю я. — К диким бурым сородичам?

Приподняв бровь, мой личный водитель косится на меня с секунду.

— Смирись. Тебе надо развеется.

— Ну не в тайге же! — всплеснув руками, ною я.

Гашу экран и убираю телефон к чертовой матери! То есть в сумку.

— Лиз, ты, что совсем не рада, что мы едем на охоту? — с заднего сиденья показалась милая мордашка Авроры, а ее тонкая рука накрыла мое плечо.