— И никакого подарка от нас, — вздохнула Эмми. — Это ужасно. Генри, а давай-ка мы с тобой, как только закончим с посудой, пройдемся до деревни и купим хотя бы коробку конфет, а?

— Неплохая мысль, — согласился Генри. — Но думаю, тебе придется прогуляться одной. Я, пожалуй, останусь здесь.

Поэтому Эмми отправилась в Пламли-Грин одна; а Генри взял с собой газету и устроился в гостиной у окна, откуда мог спокойно наблюдать за всем, что происходило в доме.

Но ничего необычного не случилось. Из своей комнаты появилась Долли и пошла в сад, где занялась прополкой цветочного бордюра у дальней стороны лужайки. Вскоре к ней вышли супруги Суошгеймер. Они перекинулись с Долли парочкой фраз, сели в «роллс-ройс» и укатили на станцию. «Рановато им встречать сестрицу», — отметил про себя Генри. В доме наступила полная тишина. В течение двадцати минут не происходило ничего интересного. Долли закончила прополку и переместилась в оранжерею. Через полчаса вернулись с прогулки Ван дер Ховены. Если сохранять точность, первой подошла к дому Вайолет и сразу удалилась в свою комнату. И только минут через десять после того в сад вошел Пит. Но он не спешил домой, а завернул в оранжерею, где завел беседу с Долли.

Около пяти часов вернулись и Суошгеймеры вместе с Примроуз Дюваль и тортом, заказанным в Лозанне. Когда троица входила в дом, Генри услышал, как Дэффодил обратилась к сестре:

— Мама, разумеется, еще в постели. Вай и Летучий Голландец, видимо, отправились погулять, оба счастливые и радостные, как всегда. Долли полностью погрузилась в свои азалии. В доме никого, кроме весьма занятной парочки по фамилии Тиббет.

— Мамины приятели?

— Похоже на то. — Дэффодил, казалось, задумалась на секунду о чем-то, но продолжала: — Хотя не совсем обычные. Мама без конца напоминает, что они близкие друзья Безила. Помнишь, это ее старинный кавалер? Но я ей не верю. Чую, она что-то замышляет.

— Наверное, это какая-то очередная несчастная парочка, которую мамочка бог знает где разыскала и пожалела, — проникновенно предположила Примроуз.

— Но в любом случае они довольно неплохо воспитаны и ведут себя прилично, — добавила Дэффи. — А ты иди сразу наверх. Чак принесет тебе чемодан, правда же, дорогой? Ты будешь жить рядом с нами — мы на этот раз занимаем комнату Сайри Моэм. Вай и Пит вытянули короткую спичку в этом году, бедняжки!

— И с этим надо что-то сделать, — заметила Примроуз.

— Торт можешь отдать мне, — сразу же предложил Чак. — Я устрою его вместе с остальными подарками, а потом займусь твоим чемоданом.

Пока сестры поднимались по лестнице, Генри слышал слова Дэффодил и ответ Примроуз:

— А Эдвард совсем обнаглел, должна тебе сказать. Мамочка выразила недовольство.

— Не ехидничай, Дэффи! У него действительно очень важная конференция…

Дверь наверху открылась и снова захлопнулась, голоса стихли. Через несколько секунд на лестнице послышались тяжелые шаги Чака Суошгеймера, и опять наступила тишина. Прошло минуты две или три, и из деревни вернулась Эмми. Она принесла самую большую и красивую коробку шоколадных конфет, какую только сумела разыскать в центральном магазине Пламли-Грин.

— Чудесная деревня! — доложила она. — И какие пейзажи! Сосновые леса, песчаные дорожки, и повсюду цветут колокольчики. Вот почему меня так долго не было. Ну а пока что вот это нам лучше положить в буфет.

Она передала конфеты Генри вместе с цветастой праздничной открыткой, единственной с поздравлениями ко дню рождения, которая оказалась в продаже в газетном киоске. Открытка содержала соответствующую надпись:

Генри лишь вздохнул, прочитав эти немудреные вирши, но делать ничего не оставалось. Он вынул из нагрудного кармана ручку и приписал следующее: «С наилучшими пожеланиями от Генри и Эмми Тиббет». Затем они с Эмми прошли на кухню, чтобы добавить в буфет свой подарок. Там уже прибавилась весьма внушительных размеров квадратная коробка из белого картона, украшенная изящной надписью: «Мейсон Бонне, кондитерская, Лозанна». Генри аккуратно снял крышку. Его взгляду предстал потрясающей красоты торт, обильно украшенный сахарной глазурью. В середине шедевра, среди золотых свитков и розовых цветов из крема, примостилось аккуратное швейцарское шале из марципана с шоколадными ставнями и крышей. Вокруг этого шедевра было выведено: «С днем рождения, Кристэл». Генри осторожно закрыл коробку и положил рядом свой скромный набор конфет. И тут он внезапно увидел в буфете еще кое-что. Он просунул руку к задней стенке и достал оттуда предмет.

Эмми увидела в руке мужа небольшой красный баллон аэрозоля. Белыми буквами было написано: «Улетайка». Более мелким шрифтом изготовитель сообщал, что данный инсектицид рекомендовалось использовать исключительно в оранжереях, а совсем крошечные буковки информировали о том, что при использовании химиката необходимо надевать резиновые перчатки, беречься от попадания его в глаза или на кожу, а после применения тщательно вымыть руки большим количеством проточной воды. На верхней части баллона имелась еще одна надпись, которую было почти невозможно прочитать невооруженным глазом. Она сообщала о крайней токсичности препарата. Оказывается, даже небольшое его количество при попадании в организм человека могло вызвать летальный исход. В его состав входило, как предостерегала надпись, десять процентов паратиона.

— Наверное, именно с этим химикатом и колдует Долли над своими азалиями, — предположила Эмми.

— Именно, — согласился Генри. — Но эти баллончики хранятся в оранжерее, причем под замком. Так или иначе, но уж на кухне им совсем не место.

— Наверное, Долли что-то перепутала… — пробормотала Эмми и замолчала. При идеальном порядке, царившем на кухне, невозможно было бы и представить, что Долли могла что-либо напутать.

— Скажу тебе больше, — продолжал Генри, — я на девяносто девять процентов уверен, что раньше этого баллончика тут не было. Но оставить его здесь нельзя. Я заберу его в нашу комнату и запру в ванной. А теперь нам пора пойти переодеться, а то мы опоздаем к началу праздника.