— Постой-ка! — перебила я ее. — Это не сон. Что ты пытаешься со мной делать?

— Я стараюсь учить тебя, — настойчиво ответила Клара в том же неизменном беспристрастном духе. Ее голос звучал ровно, почти небрежно. Казалось, ее не интересует, какой эффект производят на меня ее слова. Внимательно, однако, за мной наблюдая, она добавила:

— Это сон, и мы, конечно же, разговариваем в твоем сне, потому что и я тоже сновижу твой сон.

То, что ее замысловатых фраз оказалось достаточно, чтобы меня успокоить, как раз и доказывало, что я сплю. Мой ум успокоился, стал сонным и способным принять ситуацию как есть. Я услышала, как говорю, и голос мой вылетал, не управляемый волей:

— Флоринда никак не могла знать о моей поездке в Ногалес, — сказала я. — Я приняла приглашение своей подруги под влиянием момента.

— Я знала, что это покажется тебе невообразимым, — вздохнула Клара. Затем, глядя мне в глаза и тщательно взвешивая свои слова, она заявила: — Флоринда — твоя мать, более чем какая бы то ни было другая мать, которая у тебя была.

Я сочла ее утверждение абсурдным, однако не смогла вымолвить ни слова.

— Флоринда чувствует тебя, — продолжала Клара. С дьявольским огоньком в глазах она добавила: — Она использует устройство наведения. Ей всегда известно, где ты находишься.

— Что за устройство наведения? — спросила я, внезапно ощутив, что мой ум снова полностью владеет ситуацией. Мысль о том, что кто-то всегда знает, что я собираюсь делать, наполнила меня страхом.

— Устройством наведения являются ее чувства к тебе, — ответила Клара с очаровательной простотой и таким мягким, полным гармонии тоном, что это лишило меня всяческих опасений.

— Какие чувства ко мне, Клара?

— Кто знает, детка, — ответила она задумчиво. Она поджала под себя ноги, обхватила их руками и положила подбородок на колени. — У меня никогда не было такой дочери.

Мое настроение резко изменилось, беспечность опять сменилась опасениями. Я принялась рационально, все тщательно обдумывая — таков был мой стиль, — выискивать тонкий подтекст в том, что сказала Клара. И как раз эти рациональные рассуждения снова разбудили мои сомнения. Не может быть, чтобы это был сон. Я не сплю. Моя сосредоточенность слишком сильна, чтобы это могло быть иначе.

Соскальзывая с подушки, подпиравшей мою спину, я полуприкрыла глаза. Сквозь ресницы я продолжала следить за Кларой, желая знать, растает ли она постепенно, так же, как тают во снах люди и пейзажи. Она не исчезла. Я тотчас же опять обрела уверенность, что не сплю, и что то же самое касается Клары.

— Нет, неправда, что мы не спим, — возразила она, опять вторгаясь в мои мысли.

— Я могу разговаривать, — заявила я, обосновывая тем самым то, что нахожусь в полном сознании.

— Тоже мне, подумаешь! — хихикнула Клара. — Вот теперь я сделаю нечто, что тебя разбудит, так что ты сможешь продолжать разговор уже по-настоящему проснувшись. — Она вымолвила последнее слово с особой тщательностью, как-то чересчур его растянув.

— Погоди, погоди, Клара, — взмолилась я. — Дай мне время привыкнуть ко всему этому. — Я предпочитала относиться с недоверием к тому, что она собиралась со мной сделать.

Не реагируя на мою просьбу, Клара приподнялась и потянулась за кувшином с водой, стоявшим на низком столике рядом. Все еще хихикая, она нависла надо мной, держа кувшин над моей головой. Я попыталась откатиться в сторону, но у меня ничего не получилось. Мое тело не подчинялось мне, впечатление было такое, что оно приклеилось к циновке. Еще до того, как она в самом деле вылила на меня воду, я почувствовала на своем лице холодные легкие брызги. Скорее прохлада, а не влага, произвела на меня наиболее специфическое воздействие. Сперва она размыла маячившее надо мной лицо Клары, подобно тому, как рябь искажает поверхность воды; затем прохлада сконцентрировалась в области моего желудка и втянула меня вовнутрь, словно рукав, который выворачивают наизнанку. Моей последней мыслью было то, что я сейчас утону в кувшине с водой. Пузырьки темноты один за другим кружились надо мной до тех пор, пока все не стало черным.

Когда я пришла в себя, то уже лежала не на циновке, а на диване в общей комнате. Две женщины, стоявшие в футе от дивана, смотрели на меня широко раскрытыми, полными любопытства глазами. Флоринда, высокая седовласая женщина с хриплым голосом, сидела рядом со мной, мурлыча себе под нос старую колыбельную — или мне так только казалось, — и с удивительной нежностью гладила меня по голове, по лицу, ласкала руки.

Эти прикосновения и звук ее голоса завладели мной. Я просто лежала там, неотрывно глядя на нее немигающим взглядом. Я была уверена, что вижу один из тех ярких снов, которые всегда начинались как обычные сны, а заканчивались кошмаром. Флоринда разговаривала со мной. Она велела мне посмотреть ей в глаза. Ее слова летели беззвучно, словно крылья бабочки. Но все, что я видела в ее глазах, наполняло меня знакомым ощущением — жалкого, иррационального страха, который охватывал меня в ночных кошмарах. Я вскочила и бросилась прямо к двери. Это была автоматическая, животная реакция, которая всегда сопровождала мои кошмары.

— Не пугайся, моя дорогая, — сказала высокая женщина, последовав за мной. — Расслабься. Все мы здесь для того, чтобы помочь тебе. Не стоит так расстраиваться. Ты нанесешь вред своему маленькому телу, подвергая его ненужному страху.

Я остановилась у двери, но не потому, что она уговорила меня остановиться, а потому, что мне не удавалось открыть эту проклятую дверь. Я в исступлении трясла ее, дверь не поддавалась. Высокая женщина стояла позади меня. Моя дрожь усилилась. Я трясла дверь с такой силой, что мое тело болело, сердце билось так громко и так неровно, что казалось, оно выскочит наружу, разорвав грудную клетку.