Шрифт:
Я знаю такое её настроение, когда недовольство мной граничит с неприятием меня, когда я как «бельмо на глазу» в её успешной жизни, когда на витрину не выставишь меня, такую бестолковую, и я вижу, как досада сквозит в каждом её жесте, взгляде.
Мама немедленно позвонила отцу и проорала ему, какая у них дочь, и что он и его мамаша вечно мне потакают, и вот, пожалуйста, я принесла «в подоле», и смотреть в глаза Игорю, его родителям и всем остальным порядочным людям они теперь не смогут.
Пока мама заносила в телефонную трубку прилагательные, глаголы и существительные, характеризующие меня, я вспомнила, как она негодовала, когда я получила в пятом классе годовую тройку по географии. Тогда я от мамы сбежала к бабушке, и та по телефону маму успокаивала, что в пятом классе оценка ни на что не влияет, что Инга обязательно всё выучит про моря, и океаны, и горы, и равнины… Всё так и было, я стала внимательнее относиться к этому предмету, мне стало даже интересно, и сейчас я могу на спор назвать столицу любого государства в мире.
Когда мама закончила разговор с отцом, я подошла к ней и, глядя в глаза, рассказала ей о своём сне, одном и том же, как он приходил и повторялся каждую ночь, когда я раньше была беременной. Ведь она помнит про три моих выкидыша. Три… Это достаточно для моей жизни. Сейчас мне необходимо доносить этого ребёнка и родить его.
Я поведала ей, что каждый вечер боялась засыпать, потому что знала: снова увижу шипящий экран, покрытый серыми бегающими чёрточками. И из экрана тянутся шевелящиеся пальцы, и с них капает бурая кровь, и доносится скрипучий, неприятный смех. Как я тогда просыпалась и до утра ходила по квартире, стараясь забыть этот кошмар. А через день или два у меня начинались схватки, и моё тело извергало страшный кровяной комок.
Мама испугалась. Кажется, ей стало меня жалко. Она растерянно посмотрела на меня и спросила: «Ты думаешь, что Бог не хочет, чтобы ты родила от Игоря?» Мама произнесла то, что я тщательно от себя скрывала; я не смела так думать. Я после каждого выкидыша ходила в церковь, ставила свечки. Просила прощения, молилась и просила не наказывать меня за нелюбовь к моему мужу.
На маму рассказ о моём сне произвёл впечатление. Она согласилась, что мне надо пожить у бабушки. И сказала, что нам надо всё сделать для того, чтобы сохранить моего «нагулянного», как она выразилась, ребёнка. Она решила сходить к астрологам, ясновидящим и ещё обязательно – к гадалкам на Таро. Она хочет как-то договориться с высшими силами, поставить для меня защиту от малейшего сглаза. Я успокоилась, ураган пролетел стороной; всё-таки, когда мне угрожает опасность, моя мать готова выставить оборонительные сооружения.
Прошла неделя моей безмятежной жизни у бабушки, даже переговоры с Игорем и его родителями по поводу нашего разрыва вела сама мама. Она твёрдо держала мою позицию: раз ребёнок от другого, то вместе мы быть никак не можем. Да ещё я подлила масла в тлеющие угольки, рассказала ей, что Игорь надумал переехать в Америку и увезти меня с собой. «Да, мама, скоро возникнет вопрос с нашим отъездом. Он пока ждёт, когда его отец выйдет на пенсию, чтобы не навредить ему по службе, а это случится уже через год». Костёр негодования запылал, и Игорь из любимого зятя превратился в неприятеля.
А сегодня посреди ночи я проснулась от того самого жуткого скрипящего смеха, который доставал меня в тех снах. Я услышала смех и явно увидела ядовитую улыбку маленького бестелесного существа, парящего надо мной. Я вскочила и побежала к бабушке в комнату, юркнула к ней под одеяло и замерла. Я хотела, чтобы она меня защитила. Она зажгла свет, прижала меня к себе и сказала, чтобы я написала Илье письмо с известием о ребёнке или даже лучше – поехала к нему.
Мы с ней вдвоём так и не уснули, в темноте пошли на кухню и сели у окна. В стекле отражалась луна, свет от неё расползался и превращался в одну большую улыбку, почти как у Чеширского кота. Но это была добрая улыбка, вовсе не сардоническая. Я прислушивалась к себе, душа уходила в пятки от каждого толчка внутри меня, от спазматических волн, разливающихся в кишечнике.
Когда рассвело, я села и написала Илье:
«Илюша, здравствуй!
Я уверена, что у тебя всё хорошо. Ты несёшь службу на Севере, спасаешь жизни людей, и тобой можно гордиться.
Мы тогда в кафе „Сонеты“ решили, что не будем вместе. Правильное ли это решение? Теперь думаю, что нет. Может быть, ты меня забыл, уже устроил свою личную жизнь и вполне счастлив. Но, несмотря на то, что там у тебя происходит, я прошу твоей помощи. Получилось так, что я из Ялты приехала беременной. Во мне живёт, растёт наш с тобой ребёнок. И он сейчас в опасности, потому что я склонна к выкидышам. И происходит это всегда к третьему месяцу. Сейчас моя беременность подходит к этому сроку, и мне страшно. Я не хочу этого ребёнка потерять. Я одна в этой ситуации угрозы выкидыша точно не справлюсь, и поэтому помоги мне сохранить нашего ребёнка. Я знаю, что мне сейчас необходимо находиться рядом с тобой. Я устроюсь где-нибудь в уголке рядом, и, главное, ребёнок будет находиться под твоей защитой, а это сейчас самое важное для меня и для него.
Вот, оказывается, как бывает. Мы очень нуждаемся в тебе сейчас. Как получишь письмо, позвони мне, пожалуйста. Я живу у бабушки, её тел. 5-21-96-96. Всё-таки припишу, что скучаю по тебе. Инга».
И, как у Чехова, я послала письмо почти «на деревню дедушке», на конверте написала всё, что знала об Илье:
«Архангельская область
г. Северодвинск
Военно-морской госпиталь
Начальнику хирургического отделения
Лоевскому И. С.».
Как только отправила письмо, стала вертеться около телефона, ждать звонка. Вот, совсем скоро, звонок возвестит, что мне не надо бояться, что я уеду к Илье, и мы с ребёнком будем там в безопасности.
Я понимала, что Илья позвонит не завтра и не послезавтра. Может быть, пройдёт неделя. А вдруг он где-нибудь на учениях и получит письмо и вовсе не скоро?