Как известно, ковры в дефиците, а на Камчатке особенно. И вот мой адмирал, Валентин Иванович Бец, приходит домой, и жена, Галина Ивановна, радостно сообщает ему, что приобрела отличный ковёр размером три на четыре. На что адмирал говорит: «Галюша, что-то я не видел фамилии Бец в списке счастливчиков, которым выделены ковры, а поэтому, жёнушка, скатывай его и тащи обратно в магазин». Весь посёлок с интересом наблюдал, как адмиральша прёт на плече огромный ковёр. В магазине с трудом сбрасывает его на прилавок и, отдуваясь, говорит: «Девочки, заберите его. Валентину Ивановичу расцветка не понравилась».

Вот вам, коллеги, пример, как офицер должен блюсти порядок в доме.

Эта байка сгладила напряжение, и с тех пор сплетни и интриги постепенно сошли на нет, а жёны ординаторов перестали вмешиваться в жизнь нашего отделения, по крайней мере, открыто они уже этого не делали.

Главное – обстановка стала рабочей и доброжелательной. Офицеры из других отделений приходили и говорили: «Дай посидеть у тебя и отдохнуть».

За две недели до описываемых событий я выезжал с территории госпиталя в расстроенных чувствах, как-то не довывернул руль и рассадил об столб фару и правое крыло любимого «жигуля». Наступила катастрофа. Достать крыло для ремонта и фару, а также покрасить машину было проблемой высшей категории сложности. Однако вечером мне музыканты из РБН представили мужика, который имел хорошие связи на единственной в городе станции техобслуживания. Машинку мою забрали, и через неделю я получил её как новенькую. Я спросил, чт'o я должен за такое счастье, и этот постоянный посетитель РБНа с простецкой миной ответил, что в общем-то ничего, но у него болеет тёща и пара ампул морфина в оплату за ремонт его бы вполне устроила. От такого предложения я обалдел и сказал, что рассчитаюсь только деньгами. Я хорошо понимал, что эти две ампулы – начало «большого» пути в поставщики наркотиков для местной наркомафии. Поэтому или пусть берёт деньги, или идёт на хер. Он взял с меня сто восемьдесят рублей, огромную сумму по тем временам, и инцидент был исчерпан.

Прошла ещё неделя в рутинной работе. И тут ко мне на приём привёл свою жену начальник особого отдела. У неё был явно повреждён внутренний мениск правого коленного сустава. Я рекомендовал ей операцию по его удалению. После обследования я назначил дату операции: тянуть не будем, прямо завтра.

Утром захожу в операционную, помылся, облачился в стерильное бельё и перчатки. Операционное поле подготовлено, больная в наркозе. Захожу в сустав и с удивлением обнаруживаю, что мениск цел. Как же так? Я не мог так ошибиться, была явная клиника повреждения с травмой в анамнезе! Но правило есть правило: зашёл в сустав, мениск удаляй. Послойно зашил и пошёл в ординаторскую писать протокол операции.

В ординаторскую вернулся Фердинанд, я поинтересовался, как себя чувствует больная после операции и наркоза. Фердинанд хмыкнул и ответил, что она пришла в себя, чувствует себя хорошо, но спрашивает, почему прооперировали другую ногу.

Вот тут меня затрясло. Случай, конечно, идиотский. Моей чудесной больной обработали и укрыли другую ногу, а я не проверил. Вот это барское поведение – не самому готовить операционное поле – крепко меня подвело. Я судорожно думал, как мне поступить, чт'o я могу сказать больной, а затем ещё и доложить её мужу-особисту?

Захожу в палату, моя больная даже с перебинтованной ногой и после наркоза выглядит потрясающе. Глаза серые, ресницы длинные, чёрные, им точно не нужна тушь. Волосы русые, собранные в узел, и лучезарная улыбка – она довольна, что всё позади. Вот как мне её обманывать? Я поддерживаю её улыбку и, с радостью на лице, говорю больной: вам здорово повезло, вы же рассказывали, что упали, поскользнувшись, на оба колена. Она ответила: да. Ну вот, под наркозом мышцы расслабились, и удалось диагностировать, что второй мениск тоже повреждён и его тоже надо удалять. Решили начать с него как с менее травматически повреждённого. А дня через три удалим и второй. Больная согласно кивнула своей хорошенькой головкой и меня поблагодарила. Уф! Прокатило. Через три дня я прооперировал и второе колено, убрал действительно повреждённый мениск и, после снятия швов, выписал больную на реабилитацию в поликлинику. Она пришла красавицей, а ушла ещё красивее.

Великий и ужасный особист пришёл ко мне с двумя бутылками коньяка. Это за два мениска. Он сказал такую речь: «Мы наблюдали за тобой. Ты действительно толковый парень. Мы искали утечку наркотиков, думали, что из госпиталя. Ты не поддался на провокацию».

Я ещё раз порадовался, что интуиция меня не подвела и я не повёлся на халяву.

Я приехала к родителям и разговариваю с мамой, стараюсь быть храброй. Как же моя мама всегда строга со мной! Докладываю ей, как главнокомандующему армии, что покидаю все фланги фронта и перемещаюсь в глубокий тыл. Почему?

Во-первых, потому что я беременна и изо всех сил буду стараться сохранить эту беременность. То есть на работе я возьму больничный и буду носить себя, как тончайший сосуд тончайшего фарфора, а потом просто уйду в декрет. У мамы увлажнились глаза, она кивала головой, периодически всплёскивая руками. Она шумно дышала, кажется, соглашалась, что сейчас ребёнок важнее карьеры. Она мне говорила, что будет сопровождать меня в филармонию и в Русский музей, чтобы дитя уже в утробе постигало прекрасное.

Дальше говорю маме с дрожью в голосе, что хочу добавить: существует некий нюанс моего положения – беременна я не от Игоря. И вот переезжаю к бабушке в Лисий Нос, где буду дышать свежим воздухом и поедать божественную пищу, приготовленную с любовью моей Ба.

По мере того как я сообщала маме о деталях своей беременности, воздух вокруг нас становился всё разреженней, а тишина всё звонче. Мама уже не вздыхала громко, слёзы умиления быстро сменились искрами ярости, вылетающими из глаз со скоростью реактивного истребителя. И качала она головой часто и ритмично взад и вперёд в знак крайнего раздражения.