Саша как спал перед моим уходом утром, заросший щетиной, похудевший, несчастный, так и продолжает спать сейчас. Я выглядываю в коридор из его номера: «мои» шпики, не считая нужным скрываться, по-хозяйски сидят и курят в холле на этаже. Быстро поворачиваю торчащий в скважине ключ и оперативно налепляю на зеркало заготовку из газеты со скотчем.

Потом склоняюсь над Александром и засовываю ему поглубже за пазуху копии моих документов, заверенных еще дома по совету Вовы, а также запасную копию документов Марины. Ну, и свою записку туда же, где подробно написала, куда и зачем направляюсь, если, не дай Бог, не вернусь. Все в файле. Вот такие дела.

Входная дверь тут же трясется от ударов. Александр что-то бормочет и переворачивается на живот, вот и хорошо. Спиртного у него не будет, сейчас я об этом позабочусь. За пару часов до отлета Сашу выставят из номера, я на ресепшене очень просила, настаивала и утверждала, что денег у него совсем нет, и дальше он не заплатит. Почувствует же разбуженный красавец на теле сверток, сообразит, что с ним делать.

Дверной замок вываливается в тот момент, когда я выливаю с двух рук в раковину остатки виски из последней пары бутылок. Видя священный ужас на физиономиях шпиков, я понимаю, что мне не придется придумывать объяснения, для чего я запиралась.

Сколько километров я сегодня прошла пешком, не имея возможности заплатить за сквозной проход? Но главное — иметь возможность проделать этот путь обратно.

К студии меня заботливо сопровождает та же парочка любителей сигарет и виски. Начинается мелкий дождик. Внутри мне опять приходится ждать за столиком в углу, но на этот раз, к сожалению, без пирожных. За компьютерами сидят две работницы, посетителей нет. Хорошо, что пережду осадки в помещении, — думаю, — у меня с экипировкой не очень — непромокаемую обувь не брала.

Кстати, еще до отлета я прочитала в интернете, что на Филиппинах в это время года ураганов и тайфунов не бывает. А циклон, — слово, которое то и дело произносят сейчас визажистки, поглядывая в окна, насколько я помню — это просто дождь, ну, может быть, сильный дождь, ливень. А ливни долгими не бывают.

Я то и дело смотрю на часы на стене, отсчитывая оставшееся время до самолета, и подскакиваю от каждого шороха.

Наконец в дверцах «стенного шкафа» показывается вчерашний филиппин, на этот раз в светлом шелковом костюме, и манит меня.

И я вхожу вслед за ним в длинный слабо освещенный переход, увешанный под потолком связками электрического кабеля и труб. Стены темные, грубо оштукатуренные, напоминающие антураж фильмов про подземелья и пыточные. Чувствую, как сердце устремляется к пяткам, и окончательно деревенеют натруженные ноги. Господи, помоги мне выйти отсюда! Ради детей моих, — шепчу.

Филиппинец нажимает на что-то на стене, и сбоку открывается комнатка, похожая на двухместное купе спального вагона с широко раздвинутыми дверями. В ней есть окно с видом на мою гостиницу, ярко желтеющую на фоне неба. А из мебели — столик и два кресла, обитых бежевым велюром, ну и встроенные шкафы, как и в салоне.

Садимся, азиат требует деньги, отдаю. Он тщательно пересчитывает, убирает в просторный карман и опять принимается меня разглядывать, буквально сантиметр за сантиметром! Я просто стервенею… Вчера показалось, что жвачка отвлекла его от изучения моей персоны. Тут же лезу в сумку, распечатываю одну за другой три штуки, запихиваю их в рот по очереди и начинаю чавкать, потом сажусь враскоряку, потом чешу бок…

Утонченный тип меняется в лице и вскакивает, явно оскорбленный в лучших чувствах. Цедит сквозь зубы «Она сейчас приходить» и уходит по коридору в противоположную от студии сторону, нервно взмахивая руками.

Я вытягиваю шею, глядя на дверь, которая за ним закрылась. Вскоре из нее появляются два новых крепких парня, как бы местные Шварценеггер с Ван Даммом, и идут в мою сторону. На полдороге останавливаются и приседают, закуривая. Из-за них показывается третья фигура, приближается… Это же дама с фотографии! Неужели ЭТО — Марина?!

Наверное, я ожидала увидеть ее прежней. Если это вообще она… Приглядевшись, я, пожалуй, узнаю стремительную танцующую походку и волосы, сейчас заплетенные в несколько косичек, но не больше. Даже фотография, которую я изучила вдоль и поперек, похожа на приближавшуюся ко мне особу не больше, чем черно-белая ксерокопия на пятисотрублевую банкноту. Вовина компьютерная картинка — тоже.

Если бы я не знала Марину Воробьеву раньше… Даже не так. Если бы, изучая когда-то биологию не только в пределах школьной программы, но и по огромной био-энциклопедии с цветными иллюстрациями, я не была твердо уверена, что ТАКОГО НЕ БЫВАЕТ, решила бы, что эта женщина изукрашена самой природой. Необыкновенное, пугающе прекрасное тело. А в лицо вблизи я пока вообще боюсь смотреть.

С чем таким доступным для понимания, можно сравнить ее тело? Если бы китайская промышленность поднатужилась еще больше и выпустила полупрозрачные колготки оттенков пятнадцати, от бело-розоватого до светло-бордового и зеленоватого, и все немного с перламутром, как металлик на автомобилях. И чтобы нити этих цветов, переходя полутонами и ячейками друг в друга, постепенно то уплотнялись, то разрежались, создавая вертикальный зигзагообразный узор.