Он сел за стол и бездумно окинул взглядом его поверхность. Протянул руку и осторожно стер пыль с маленькой выцветшей полароидной фотокарточки в простой деревянной рамке. С нее на него вызывающе и весело смотрел его родной брат, навеки оставшийся двадцатилетним.

Вадим Резных…

Сближение

Вероника приехала на прием через два дня. Анализы у нее были хорошие, чувствовала она себя вполне прилично, но Сергей все равно тщательно осмотрел ее, померил давление и прописал кислородные коктейли и витамины. Пока он выписывал рецепт, она задумчиво смотрела на него, а потом вдруг спросила:

— Простите… У вас, случайно, не было родственника по имени Вадим?

Надо признать честно: он выронил ручку. И уставился на свою пациентку такими глазами, что несчастная отодвинулась от стола вместе со стулом.

— Я что-то не то спросила? Просто… вы очень похожи на одного человека… Я его знала много лет назад…

Он молча развернул к ней фотографию в рамочке. Ника очень осторожно взяла ее и долго смотрела, бессознательно поглаживая карточку кончиками пальцев. У него перехватило дыхание. Он осторожно кашлянул и спросил:

— Вы… наверное, учились вместе?

— Что? А, нет… Училась я в другом городе. Вадим жил у меня. Последний месяц… своей жизни.

— Так это были вы! Та шала… деви… девушка, у которой он прятался от полиции?

Она осторожно поставила карточку на стол и подняла на взволнованного врача свои изумрудные глаза.

— Я не была его шалавой. И девицей тоже. Честно говоря, я вряд ли успела кем-то стать для него. А вот он для меня стал очень многим.

— Вы его… любили?

— Не знаю. Раньше была уверена, что нет, а теперь думаю, может, только его и любила? У нас с ним было очень мало времени.

— Да, месяц — это маловато…

— У нас с ним была всего одна ночь. И он был для меня самым первым. А на следующий день он погиб.

— Знаете что, зовите меня Сергеем, а я буду звать вас Ника, ладно?

— Хорошо. Так лучше.

И он стал рассказывать ей про Вадима и маму, про всю свою жизнь, про то, как плакал над двумя одинаковыми холмиками земли, а капли дождя смешивались со слезами… Ника слушала взволнованно и внимательно, подавшись вперед, а когда он умолк, начала рассказывать, как Вадим спас ее в вагоне подземки и почему оказался у нее дома, про ночевки на диване и про первую их ночь, оказавшуюся единственной и последней…

Этот разговор сблизил их до такой степени, что через неделю он с удивлением ощутил себя едва ли не отцом будущего ребенка Вероники. Во всяком случае — дядей. Это было глупо и по-детски, но он ничего не мог с собой поделать. Если бы не та проклятая перестрелка, Вадим познакомил бы ее с мамой, и не было бы двух холмиков на кладбище, а была бы их большая, дружная семья, и Вадим ушел бы из банды, потому что рядом с ней невозможно представить себе такое безобразие, и Сергей ездил бы к ним из Москвы, а потом все равно стал бы акушером и принимал бы если не первого, то уж второго своего племянника — наверняка!

Они сблизились стремительно и незаметно, два одиноких человека в большом городе, создали иллюзию единого прошлого, доверились друг другу настолько, что и будущее могли представить только совместное…

Хотя к любви это пока еще не имело никакого отношения.

Поддержка

Помимо поездок в клинику и все крепнущей дружбы с врачом в жизни Вероники пока еще не наметилось серьезных перемен, если не считать резкого улучшения здоровья.

Недолгий токсикоз первых недель сменился прекрасным самочувствием и удивительно хорошим настроением. Она самую малость раздалась в талии, но пока еще живот был не виден, зато грудь наливалась с каждым днем. Ее потянуло на яблоки, и она поглощала их в течение всего рабочего дня, заставляя соседок по комнате то и дело вздрагивать от звуков сочного хруста.

Марина и Татьяна узнали об окончательном решении сохранить беременность первыми — и единственными. Она сама не знала, почему, но доверяла им безоговорочно. Через несколько днейу нее на квартире состоялся первый военный совет прекрасного триумвирата.

Татьяна прошлась по всему дому — настоящая кошечка, осторожно исследующая новую территорию. Обиталище Вероники ей понравилось, и она предложила устроить здесь нечто вроде штаб-квартиры.

— У меня — Макс, он старичок и зануда. Маришка будет то и дело смотреть на мужа — как бы он не ухлестнул за нами с тобой. А у тебя хорошо и удобно, ты же одна…

— Тань…

— Мариш, я вовсе не такая бестактная дрянь, как ты думаешь. Я имею в виду, Гребецкий ведь сюда не ездит, не так ли?

Ника улыбнулась, ставя на стол стаканы для сока, соковыжималку и вазу с фруктами.

— Я должна вам сообщить следующее. Полагаю, что история с Гребецким окончена раз и навсегда.

— Ох!

— Ты уверена?

— Больше чем уверена. Знаете, беременность влияет на мозги. Я вдруг словно проснулась — и поняла, что не хочу жить с этим тираном. И быть с ним не хочу. И уж тем более — не хочу с ним спать, даже изредка.