— Что ж, тогда ты поедешь со мной. Молитесь, жители Сантаррема, — пусть Джиан-лла поможет этой девушке исполнить то, о чем она так уверенно заявила пред всеми вами!

До дворца эймира добрались быстро: он находился недалеко от центральной площади, и у глашатая была с собой еще одна лошадь — как раз на такой случай. Стража беспрепятственно пропустила молодую знахарку: разумеется, они не спустят с нее глаз и не позволят причинить эймиру никакого вреда, но задерживать у входа не станут — вдруг она действительно может помочь!

Два стражника сопроводили ее в покои эймира. Заитдан по-прежнему возлежал на подушках, утомленно опустив ресницы. Щеки его ввалились, под глазами залегли глубокие тени. Сильные руки эймира непрестанно двигались по расшитому золотом покрывалу, крепкие пальцы комкали драгоценную ткань, сжимались и разжимались вновь; судороги искажали посеревшее лицо больного, но со сжатых упрямо губ не срывалось ни единого звука.

— Мой господин! — с поклоном обратился к нему один из стражей. Эймир открыл глаза и медленно повернул голову. — Мы привели знахарку. Она утверждает, будто сумеет излечить тебя, господин.

Губы Заитдана исказила болезненная усмешка, однако, посмотрев в лицо своей гостьи, он кивнул и сделал слабый жест рукой:

— Оставьте нас.

Кто бы посмел возражать? Никого и никогда не оставляли наедине с эймиром Сантаррема, но и приказы его никогда не оспаривались… Покрывшись холодным потом, первый стражник неуверенно оглянулся на второго, но тот лишь пожал плечами.

— С твоего позволения, господин, мы оставим двери открытыми…

— Нет. Чтобы эймира Сантаррема охраняли от женщины? Она не причинит мне вреда. Помощь, конечно, тоже едва ли окажет, но отчего бы не попытаться… Ступайте.

Оставшись наедине с незнакомкой, Заитдан какое-то время собирался с силами, чтобы заговорить вновь — она же не спускала глаз с его изможденного, но все еще красивого волевого лица. Сердце ее было полно сострадания к этому человеку, о котором она слышала столько хорошего. Жители Сантаррема искренне любили своего эймира.

— Откуда ты? — глухо спросил он, и девушка вздрогнула, столкнувшись с ним взглядом и осознав, что он наблюдал за ней какое-то время. — Как твое имя?

— Я брожу по миру и давно позабыла, где моя родина. А зовут меня Рун.

— Это печально. Человек, позабывший, откуда он, нигде не сумеет отыскать свое место. А еще такие люди бывают опасными, ибо им нечего терять. Что заставило тебя пуститься в дорогу?

— Не будем говорить обо мне, эймир. Я пришла помочь.

— Проходи и садись ближе, чтобы я мог тебя видеть, Рун.

Девушка шагнула вперед и опустилась на одну из подушек, разбросанных по мягчайшим коврам изумительной работы. Заитдан лег немного по-другому, чтобы глядеть на нее, не поворачивая головы. Взгляды их встретились, и Рун опустила глаза.

— Расскажи мне о своей болезни, эймир.

— Она началась внезапно. Прежде я никогда не испытывал даже легких недомоганий — разве что от ран, полученных в битве или на охоте. Они причиняли боль и оставляли шрамы на моем теле — но не более того, — он помолчал, прислушиваясь к себе. Девушка терпеливо ждала. — То, как я ощущаю себя сейчас, ни на что не похоже. Я не могу спать — сон не приходит, сколь бы измучен я ни был. Я не хочу есть — еда вызывает у меня отвращение. Я заставляю себя съесть хоть что-то, чтобы поддержать жизненные силы, коих и так осталось немного, но это с каждым разом все трудней и трудней. Жизнь более не кажется мне яркой и удивительной — и физическая боль, раздирающая мое тело, ничто по сравнению с этим.

— Однако же ты должен сказать мне, где у тебя болит сильнее всего.

Заитдан поднял руку и приложил ее к груди. Рун кивнула.

— Иногда мне кажется, — глухо продолжил он, — что сильнее всего болит голова — порой я не в силах открыть глаза из-за диких болей, но затем начинается боль в груди, и я понимаю — эта мука страшней. Ты когда-нибудь сталкивалась с подобным?

Не отвечая, Рун поднялась и шагнула к нему:

— Я могу тебя осмотреть?

Эймир кивнул. Эта девушка внушала ему странную надежду. Он давно уже понял, что никто ему не поможет, но вот появилась она, и Заитдану вновь захотелось верить. Когда прохладные нежные пальцы легли ему на лоб, он обессиленно закрыл глаза и впервые за долгое время ощутил нечто, похожее на покой.

Пощупав лоб больного, Рун наклонилась и прижалась ухом к его широкой груди, слушая сердце. Билось оно неровно, болезненными толчками. Дышал Заитдан тоже плохо — казалось, будто каждый вход дается ему с трудом.

Закончив осмотр, необходимый лишь для отвода глаз, ибо она, как никто, знала, чем болен эймир, Рун возвратилась на свое место. Заитдан открыл глаза.

— Не случалось ли тебе, эймир, две луны назад вкушать какое-нибудь новое блюдо или пить что-то, чего ты не пробовал прежде?