Вокруг творилось что-то невообразимое. Демон резвился вовсю: летали по воздуху телеги и вырванные из земли деревья, горели дома, дети, которых Рун так и не успела избавить от влияния чу`айри, будто обезумели — они выли, кричали, носились по площади, подкатывались под ноги мечущимся в панике людям. Демон черной тенью реял над головами обреченных жителей Хамстайна и непрестанно хохотал. Никто не обратил внимания на Охотника, на руках уносящего с площади приговоренную к казни ведьму.

Девушка всхлипывала от боли и ужаса, и вся дрожала, прижимаясь к широкой груди Венельда — он же ощущал в себе небывалые силы. Когда какой-то стражник, не поддавшийся всеобщей панике, преградил им путь, парень перехватил Рун одной рукой, вынул кинжал и одним быстрым движением метнувшись под руку с мечом, вогнал свое оружие противнику в шею. Больше никто не пытался их остановить.

Выбравшись из обреченного города и оказавшись в безопасности под сенью гостеприимного леса, беглецы остановились. Ожидать погони едва ли стоило, а вот перевязать раны было просто необходимо. Уходя из дома Эстер, Венельд прихватил с собой сумку Рун — и не прогадал. Там отыскалась и мазь от ожогов, и чистые тряпицы для перевязки. Ступни девушки были довольно сильно обожжены, каждое прикосновение доставляло ей дикую боль. Когда Венельд принялся обрабатывать ее ожоги, Рун начала бормотать что-то невнятное: прислушайся он повнимательнее, решил бы, что она заговаривает боль, но ему было не до того. К тому времени как с перевязкой было покончено, Рун немного пришла в себя и попыталась помочь Венельду с его ранами. Сам того не заметив, он порядком обжег себе руки. Смазывая собственные ожоги, он, наконец, обратил внимание на бормотание девушки — срывающиеся с ее губ слова значительно облегчали боль. Венельд был почему-то уверен, что впоследствии от ожогов не останется и следа. Закончив со своими ранами, парень закинул на плечо сумку Рун и вновь поднял девушку на руки — самостоятельно она идти не могла.

К ночи они добрались до заброшенной лесной сторожки. Девушка была обессилена и испугана, но уже вполне уверенно держалась на ногах. Усадив ее на постель, Венельд сам растопил очаг, натаскал воды из ближайшего ручья, запер понадежней дверь, подперев ее для уверенности увесистым бревнышком.

Немного отдышавшись и придя в себя, Рун отыскала несколько пучков засушенных трав под потолком да горстку засушенных ягод шиповника в плетеном туеске, укрепила над очагом котелок и приготовила ароматный отвар. Венельд достал из походной сумки припасы: ягодную лепешку, несколько полосок вяленого мяса, пару крепких румяных яблок. Получился вполне себе сытный ужин!

А потом… Парень до сих пор не мог понять, что именно толкнуло Рун в его объятия: стремление ли отгородиться от пережитого ужаса, благодарность ли за спасение или и то, и другое разом, — а может, нечто неизъяснимое, то же, что заставляло его собственное сердце биться чаще при каждом ее движении?

Как бы то ни было, в тот самый миг, когда тонкие руки девушки оказались у него на плечах, а взгляд разномастных лихорадочно блестевших глаз проник в самую душу, он и думать позабыл обо всем, что когда-либо имело значение. В это незабываемое мгновение важна была только она, Рун, единственная женщина на земле, предназначенная лишь для него, притягательная, обжигающая, страстная, манящая и отталкивающая, пугающе хрупкая, невыразимо беззащитная, покорившая его волю — и отдающая взамен несоизмеримо больше.

Он не мог бы сказать, как долго они были поглощены друг другом настолько, что не замечали ничего вокруг, однако, когда в миг наивысшего наслаждения Венельд открыл глаза, за спиной Рун трепетали черным бархатом призрачные крылья, волосы ее змеями вились вокруг головы, как у утопленницы, будто бы каждая прядь наделена была собственной жизненной силой, а по стенам, освещенным неверными отблесками догорающего в очаге пламени, плясали тени — и далеко не все они были похожи на Рун, хоть и повторяли каждое ее движение.

Ощутив напряжение Венельда, девушка открыла глаза и склонилась над ним — тени проделали то же самое. Охотник взял верх над человеком: парень оттолкнул ее и вскочил, прижимаясь к стене и озираясь в поисках своего оружия. Безошибочное чутье его заходилось в безмолвном крике — ведьма! Могущественнейшая из всех, кого он когда-либо видел!

Встревоженная его поведением Рун, наконец, оглянулась — и, вскрикнув от ужаса, бросилась к Венельду, точно ища защиты. Его настороженный и угрюмый взгляд многое ей объяснил. Девушка остановилась, не довершив движения, в разномастных глазах заблестели слезы, призрачные крылья опали и истаяли легкой туманной дымкой, — а затем она распрямила тонкие плечи, подняла подбородок и решительно обернулась навстречу своим теням. Те в ожидании замерли. Рун тряхнула головой, и темные волосы послушно легки ей на плечи, укрыли волной обнаженную спину, точно и не вились змеями только лишь миг назад.

Венельд мог уничтожить ее тогда — должен был это сделать, но не сумел даже пошевелиться. Если бы все повторилось, смог бы он навредить Рун? Ответа не было…

А она, между тем, вскинула руки, и тени плавно стекли со стен на дощатый пол, устремились к ней, собрались у ее босых ног, заскользили по стройным щиколоткам, растворяясь в ее теле. Миг — и они остались вдвоем: Охотник, впервые не исполнивший свое предназначение, и девушка-знахарка, только что столкнувшаяся с собственной пробудившейся силой.

Не оборачиваясь к замершему у стены парню, Рун стянула с постели покрывало и укутала плечи. Ее знобило. Больше всего на свете Венельду хотелось подойти и согреть ее в своих объятиях. Она казалась такой испуганной и такой невинной!

Конечно, он этого не сделал. Он ничего не сделал! — лишь молча смотрел, как она одевается, собирает в тяжелый узел непослушные густые волосы, снимает с крючка найденный в сторожке ветхий плащ, натягивает его на плечи, покрывает голову капюшоном. Каждое ее движение доставляло ему боль. Не отводя от нее глаз, Венельд поднял с пола брошенное ею покрывало, намотал его на бедра и аккуратно присел на разгромленную кровать, по-прежнему не произнося ни слова.