Заитдан подошел и остановился прямо у нее за спиной, так что она могла ощущать исходящие от него тепло и уверенность.

— Останься, — повторил он. Рун медленно обернулась, прижалась к стене. Ресницы ее были влажны от слез.

— Зачем тебе это, эймир?

— Я не стал ничего говорить, пока победа над Похитителем Душ не будет полной: не хотел, чтобы ты принимала решение под давлением вины. Сейчас ты свободна: колдун более не властен ни над тобой, ни над тысячами других людей, угодивших в плен его разума. Моей душе тоже ничего более не грозит — и во многом это твоя заслуга. И потому я прошу сейчас — не уходи.

— Ты мне ничем не обязан. Я лишь исправляла содеянное, эймир.

Заитдан покачал головой:

— Ты неправильно меня поняла. Дело вовсе не в благодарности. Ты нужна мне, Рун!

— Ты ошибаешься. У тебя есть твои жены и наложницы. Есть придворные и стражники. Есть твое войско. Есть целый народ Сантаррема, который искренне любит тебя. Это больше, чем может желать человек. А я приношу лишь несчастья.

— Нет! Послушай… Я мог бы сделать тебя эймирани — равной мне по положению и власти. Ты бы правила Сантарремом наравне со мной. Вместе мы бы столько всего смогли — мы изменили бы мир! Прежде такое случалось всего лишь однажды — с моей матерью. У отца не было ни других жен, ни наложниц — и она правила вместе с ним. Имя великой эймирани Шахриянн навсегда останется в веках, но я не хочу, чтобы оно было единственным.

— Тогда даруй этот титул своей старшей жене Ясминай. Разве ее преданность и любовь этого не заслуживают?

— Рун, — правитель Сантаррема взял девушку за руки и заглянул ей в глаза. Взгляд его был печален, словно бы он предчувствовал отказ. — Ты знаешь о том, что я проклят?

Она вскинула глаза, с тревогой вглядываясь в его лицо. Заитдан кивнул:

— Пойманный нами ифринн Аблис-Марр некогда был пленником моего отца. Сумев освободиться, он наслал проклятье на весь наш род. Мне тридцать шесть, у меня двенадцать жен и двадцать три наложницы — но до сих пор нет детей, Рун! Я последний из своего рода. Все завершится на мне — вот какую месть придумал для нас проклятый ифринн.

— И ты решил, что я сумею это исправить?

Эймир покачал головой:

— Я говорю тебе об этом не для того, чтобы надавить на тебя или попросить о помощи. Я предлагаю тебе остаться, потому что ты стала дорога мне. Я люблю тебя, Рун! — и мне неважно, снимешь ли ты проклятье и будут ли у нас дети. Однако, если ты согласишься, мои придворные, жены, наложницы — кто-нибудь! — может решить, что это лишь отчаянная попытка избежать мести ифринна. Поэтому я хотел, чтобы ты услышала о нем от меня, — и я говорю тебе: причина не в этом.

У Рун закружилась голова. За время, проведенное в покоях эймира, Заитданн стал ей бесконечно дорог. Думала ли она когда-нибудь о том, что они могут быть вместе? Если подобные мысли и приходили ей в голову, она отгоняла их как несбыточные и весьма самонадеянные. И вот он стоит перед ней и просит ее остаться! Стоит ей только сказать «да», и маленькая ведунья, сотворившая столько зла, в мгновение ока станет могущественной эймирани. Более никто не посмеет ее преследовать. Никто не причинит ей зла, не осудит, не посмотрит с презрением — ведь отныне она будет под защитой великого эймира Сантаррема. Разве она это заслужила?

— Давай-ка присядем, — предложил Заитданн, заметив, как она побледнела. Рун позволила увлечь себя прочь от двери и опустилась на краешек роскошного ложа, подле которого она провела столько бессонных ночей. — Подумай, — продолжал убеждать эймир, — мы заберем во дворец твою дочь, и я признаю ее своей перед людьми и богами. Она будет расти под моей защитой, ни в чем себе не отказывая, получит хорошее образование и безграничные возможности. И я клянусь — у нее будет свобода выбора! Никто никогда не принудит ее выйти замуж за того, кого не изберет ее сердце. Никто не станет указывать ей, как жить. Я окружу вас обеих заботой и любовью — видят боги, вам это нужно! Ты больше никогда не останешься один на один с этим миром — он и так причинил тебе слишком много боли. Позволь мне это исправить!

— Я тебя не заслуживаю…

— Не отвечай сейчас, — Заитдан ласково провел кончиками пальцев по ее щеке, стирая непрошенные слезы. — Подумай! Я уже отправил за малышкой людей. Тебе не нужно никуда уходить. Твою дочь скоро привезут во дворец — и вы будете вольны уйти или остаться. Обещай, что подумаешь.

Рун кивнула, всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Эймир Заитдан осторожно привлек девушку к себе и закрыл глаза. Все будет хорошо. Она согласится. Не может не согласиться! Властитель Сантаррема никогда прежде не испытывал тех чувств, что будила в нем Рун. Его влекла не только ее красота, но и ум, душа, убеждения, привычки, победы, ошибки, разочарования — все, что выпало на ее долю, было для него важно. Ему хотелось разговаривать с ней, узнавать ее, спрашивать ее мнение, спорить с ней, соглашаться, смеяться над ее шутками, ловить на себе ее взгляд и самому наблюдать за ней… Мысль о том, что она снова станет скитаться по свету — одинокая, беззащитная, всеми гонимая, с маленькой дочкой на руках — казалась эймиру невыносимой. Тот парень, что отказался от нее, узнав о ее даре, должно быть, просто безумный — иначе он никогда бы ее не оставил! Судя по тому, что Заитдан слышал про так называемых Охотников, союз одного из них с такой, как Рун, мог бы стать новым витком развития для всего человечества… Нет, она должна согласиться и остаться здесь, во дворце, — она достаточно настрадалась!

А далеко-далеко в ночи, покинув негостеприимную Норавию, двигался в сторону Сантаррема отряд верных воинов эймира Заитдана, сопровождающий маленькую черноволосую девочку с разноцветными глазами и могучего норавийца, с которым она наотрез отказалась расстаться…

Запах дыма щекотал ноздри, заставляя лежащего морщиться и отворачивать голову, которая, к слову сказать, нещадно болела. Земля более не сотрясалась и не ходила ходуном, да и спина опиралась явно не на твердый камень. Вдобавок ко всему воняло болотом — насколько помнилось Венельду, под защитный купол замка Бодрейва этот запах не проникал…