Виктории эти оценены самодержцем так, что Алехан искренне изумился пролившимся на него наградным дождем. В дополнение был пожалован императорский перстень с изумрудом дивного размера и двадцать тысяч рублей. От австрийского императора Иосифа прислали патент на титул «светлейшего» князя, точно такой же, как покойному брату Григорию, а от черногорского царя Стефана последовал Большой крест только что учрежденного ордена святого Саввы.

И к вящему неудовольствию моряков, хоть тщательно ими скрываемому, Орлов по высочайшему рескрипту, принял командование над объединенной эскадрой, состоящей из четырнадцати линейных кораблей и трех фрегатов новой постройки, восьми «новоманерных» бригов, доброй дюжины малых посыльных судов, двух больших бомбардирских кораблей и двух десятков транспортов.

На них находился десант, почти четыре тысячи человек. В него входил Апшеронский полк в три батальона, дюжина легких артиллерийских рот с прислугой и боеприпасами, осадный парк из полупудовых гаубиц. А также два десятка сводных егерских рот половинного состава, которые должны были стать основой для такого же числа полнокровных батальонов, сформированных в Черногории из сербов, в Эпире из арнаутов, православных албанцев, и греков, а девять батальонов было решено развернуть из эллинов Мореи.

Государь Иоанн Антонович настоятельно потребовал никаких чисто греческих скопищ не создавать, а всех «охотников» брать исключительно на русскую службу. И строго заставлять блюсти дисциплину всеми способами, не останавливаясь перед публичными наказаниями — последние должны были происходить исключительно по суду, в котором должны были обязательно заседать греческие старейшины.

Ровно неделю тому назад, совершенно неожиданно, в войну с османами вступила Венеция — четыре тысячи солдат в Эпире, и три тысячи высадились в Морее. Кроме того подошли восемь фрегатов и три десятка галер — и это все, что смогла дать «Светлейшая Республика», давно пережившая времена своего рассвета, и клонящаяся к упадку.

Еще одну тысячу кондотьеров прислали из Тосканы — тамошний великий герцог неожиданно стал открыто симпатизировать русскому императору Иоанну и разрешил использовать в качестве постоянной стоянки русских кораблей Ливорно.

Изрядное усиление получено от которцев и греков — почти три десятка малых фрегатов, полакров и пинков перешли на русскую службу с получением каперских патентов, и сейчас рыскали по Эгейскому и Средиземному морях, отыскивая стоянки линейных кораблей турецкого груза и перехватывая нагруженных «купцов».

Именно позавчера в Наваринской бухте от унтер-лейтенанта Алессиано, фрегат которого ворвался в гавань на всех парусах, было получено долгожданное известие. Хитрый грек обнаружил в заливе Наполи ди Романья стоящие на якорях турецкие линкоры. Они находились под защитой орудий крепости Паламиди, что сейчас хорошо разглядывалась на высокой горе, господствующей над большим заливом.

Турки продолжали удерживать ее и Котон — последние две цитадели, куда их флот постоянно доставлял припасы и подкрепления. Остальные крепости, блокированные союзными войсками, уже капитулировали. Но не сразу — установленные на позициях единороги за несколько дней разбивали в стенах старинных крепостей проломы. И коменданты получали ультиматум — русские с венецианцами гарантировали защиту турок от «горячо их любящего» греческого населения в случае капитуляции. Но если последует отказ, то на штурм пойдут греки, и живые османы будут завидовать мертвым — вырежут всех, от мала до велика.

Зная ярость и жестокость маниотов, паши предпочитали сдачу в плен — в результате доставались запасы пороха и продовольствия, пушки и ружья. А плененных турок брали под строжайшую охрану — а потому расправ над магометанами практически не случалось…

Алехан спокойно наблюдал за подготовкой к бою — на линейном корабле уже убрали большую часть парусов, русская эскадра буквально наваливалась на турецкую линию. Османы уже передумали удирать — часть поднятых парусов спустили, их корабли медленно двинулись навстречу русским. Стало понятно, что скоро разразится первая морская баталия между вековыми противниками, что за прошедшее столетие уже шестой раз сходились в вооруженном противостоянии.

Линейный корабль «Москва» впечатлял своими размерами, да и команда его составляла без малого почти восемь сотен моряков. Пушки размещались на трех палубах, водоплавающие постоянно называли их так мудрено, что не выговоришь. На нижней стояло по четырнадцать пушек с каждого борта — десяток в 36 фунтов и еще четыре бомбических орудий, способных выстреливать бомбы весом в два пуда. На среднем деке размещались крупнокалиберные единороги в таком же числе. Зато на верхней палубе стояли на станках «кара-надо», в числе тридцати штук — очень короткие, но толстые орудия в те же 36 фунтов, но гораздо более легкие по весу, чем обычные морские пушки или единороги — чуть ли не втрое.

Алехана клятвенно уверили, что с близкой дистанции эти кургузые «уродцы» могут натворить таких дел, что мало не покажется ни одному супостату. И теперь Орлов спокойно ожидал увидеть результат чудовищной траты денег — триста тысяч полновесных рублей ушло на строительство каждого из четырех таких монстров. Вообще-то планировали заложить десять, но едва построили в России только один, изрядно намучившись. Еще три корабля построили датчане, причем гораздо быстрее, более лучших, чем «столичный первенец», и по цене обошлись на семнадцать тысяч дешевле, что никак не укладывалось в голове, хоть тресни.