– Ты неуравновешенный! И вечно орёшь, как ненормальный, - заявила ему.
– А здесь руны убирающие агрессию и позволяющие всегда сохранять ясность мысли. Немного магической помощи тебе не помешает...

– Надень!
– не дал мне закончить он, вытягивая правую руку.
– Хочу, чтобы ты его на меня надела.

В глазах кайгена отражались отблески огня и настойчивое требование, выполнить которое мне было не сложно. Я больше боялась, что мужчина не захочет носить мою побрякушку, когда её делала.

Дважды обвив руку мужа кожаным оберегом, я крепко стянула его концы в узел и невольно залюбовалась браслетом. Мне нравилось, как он смотрелся на широком и жилистом запястье кайгена. Правильно. По-мужски. И его руки мне тоже нравились. Неожиданно.

Они вдруг поймали мои и муж хриплым просевшим голосом попросил:

– Иди спать, Рейна. Уходи, если не хочешь узнать, как и куда я хочу поставить тебе свою сатру.

Мне разом стало душно, словно за ворот налили горячей воды.

Будто в наваждении я смотрела, как темнеют глаза мужчины и в них медленно расширяются зрачки.

По горлу кайгена прошла волна судорожно сократившихся мышц, черты лица как-то хищно заострились, и меня внезапно обуял беспричинный страх. Хотя мне даже передать сложно, что я в этот миг почувствовала.

Меня словно придавило чьей-то жёсткой и агрессивной энергетикой, которая ломала щиты моей воли, подавляла и вызывала панику.

– Уходи, - жутким голосом, с прорывающимся в нем рыком, приказал муж.

Он опустил голову, тёмная грива волос закрыла мужское лицо, скрывая от меня его выражение. Выныривая из оцепенения, как из-под толщи воды, я испуганно попятилась к двери.

Она резко распахнулась сама собой, а затем волна посланной мужем магии осторожно вытолкнула меня на лестницу.

Горло отпустило. Я сделала судорожный вздох и непонимающе уставилась на закрывшиеся у меня перед носом покои.

Что это было? И почему вдруг такая резкая смена настроения? Ведь всё было хорошо?

Впрочем, стучать и спрашивать об этом мужа я бы не решилась ни за что в жизни! Несмотря на то, что я была не из робкого десятка, поведение кайгена меня немного пугало. И если он сам захотел, чтобы я пошла спать, не вижу причин, почему мне не стоит этого делать!

****

Её запах витал в комнате. Тонкий, едва уловимый. И Бьерн до хруста в суставах сжимал ладони на подлокотниках кресла, вгоняя отрастающие звериные когти в морёную древесину.

Он устал бороться со зверем. Эта борьба выматывала и опустошала.

Находиться рядом с женой и душить свою вторую сущность, прорывающуюся сквозь шатающиеся щиты контроля, становилось невыносимо тяжело.

Почему? Как у неё так получалось: одним взглядом заставлять кровь кипеть? Эмоции вспыхивали как сухое сено от удара молнией.

Бьёрн начинал себя бояться. Того что с ним творилось.

Он себя просто не узнавал. Куда делось его благоразумие, опыт и мудрость? Он чувствовал себя спятившим животным, которым двигали уже даже не инстинкты, а чистое безумие. Достаточно было слова, намёка или косого взгляда брошенного кем- то на его жену и глаза заливало кровью. Ярость царапала горло, рвала кадык, сжимала сердце в кулак, и из груди лезло что-то отвратительное и злое, с чем Бьёрн уже едва справлялся.

В кого он превращался? Неужели именно так становятся теми, кого в Сивильгарде стараются придушить в зародыше? Если так, то он сам перережет себе глотку, прежде чем уподобится Къярвалю.

Ведь он почти сошёл с ума, когда эйтары ему сказали, что видели Идена и магичку идущими в лес. За мгновение в отравленной ревностью голове оэна промелькнуло сотни мерзких видений, за саму мысль о которых ему сейчас было стыдно.

Всю жизнь Бьёрн считал эринейцев хитрыми, подлыми и лживыми, но доставшаяся ему в жёны женщина, оказалась честнее и порядочнее его собственного брата. И это почему-то дико возбуждало.

Не прекрасные глаза, волосы или губы! Не стройная фигура, пышная грудь и крутые бёдра!

Совершенно не соответствующая канонам кайгенской красоты эринейка открыто и прямо смотрела Бьёрну в лицо, рубила наповал своей честностью и у него волосы на загривке от этого вставали дыбом.

Р-рейна... Кто дал ей это имя? Острое, как лезвие клинка, рокочущее, будто весенние грозы, манкое, словно неразгаданная тайна...

Она сама была той тайной, которую Бьёрн как не силился не мог разгадать.