– А я не боюсь его. Я может и неуклюжий, зато сильный. Со мной ему не справиться, – он подбоченился, выпятив грудь.

– Нет, знаешь же, мёртвый храбрым не бывает. Ни к чему это, – сказала Нина. Но голос ее еще дрожал. И правда, может нанять кого для охраны?

А парень продолжал настаивать:

– А мы медные горшки перед калиткой поставим. Он как попытается открыть, они загремят, тут я и проснусь, и отучу его добрых людей по ночам грабить.

И потише добавил:

– А еще хозяин сказал, что вы меня тогда ужином накормите. А то он меня за порванную тунику ужина лишил, – насупившись сказал юноша.

Нина вздохнула:

– Ну раз ужином, тогда ладно. Только смотри не приходи, пока не позову. Я сегодня допоздна работать буду. Далеко после заката во двор выйду и позову тебя. Услышишь?

– Услышу. Я голодным спать-то не могу, – улыбнулся тот, – меня Павлосом кличут.

Нина улыбнулась и кивнула:

– Помню я как тебя кличут.

И Павлос, опять коротко поклонившись, ушел.

Нина немного успокоилась. Ну и правда, мало ли в большом городе лихих людей. С охраной все же надежнее. И парню хорошо. Провожая его взглядом, подумала, что надо ему одну из туник отдать, что от Анастаса остались. Нина вздохнула судорожно, мужа вспомнив, прижала ладони к глазам. Ну тут уже не выправить ничего, поэтому, смахнув слезы, она решительно вошла в аптеку.

По случаю воскресения Нина принарядилась, одела новую темно-синюю столу 20 поверх светлой туники. Мафорий накинула тоже синий, расшитый по краю мелким речным жемчугом, что много лет назад Анастас привез ей. Заперла аптеку, поправила покрывало на голове, и неспешно пошла к церкви Святой Ирины. Любит она этот собор, хоть и идти до него неблизко. Стоит Ирина в небольшом цветущем саду, чуть в стороне от храма Святой Софии. Старая это церковь, уже и горела, и землетрясение ее разрушило, а вот гляди-ка, опять миром отстроили. Возродилась и всех снова привечает. Хоть и не видела Нина большей красоты, чем в Софийском храме, где купол высок и огромен, в ожерелье малых окошек одет, где роспись на своде, да на стенах – глаз не отвести. Однако Нина себя чувствовала маленькой и потерянной перед величием Большого собора, перед золотом фресок да сиянием тысячи светильников. В Большой храм вся знать ходит, да император с семьей. А горожане чаще в храмах поменьше молиться предпочитали. Да, что и говорить, уж церквями столица не обделена, на всех хватало.

После службы Нина, вспомнив обещание Никону, отправилась на форум. Сегодня был базарный день, что ей на руку. В другие дни торговцы по своим лавкам сидели, поди исходи всех. А в сегодня собирались люди торговать на площади Константина, что недалеко от дворца и Софийского собора.

Любит Нина Константинопольский базар. На просторной площади всем хватало места. Гомонят торговцы и покупатели, в жаркий, пыльный воздух вплетаются запахи меда, специй, ароматических масел, свежеиспеченных лепешек, перезревших фруктов. Манят краски и сливочный блеск дамасских тканей в ряду продавцов одежды. Кружат голову запахи специй и благовоний в ряду арабских купцов. Вон сверкают цветные отблески венецианского стекла, а там подальше – сияют украшения и от местных мастеров, и привезенные с дальних концов света. Воздух поет от звона ножей и клинков разного вида и формы, да гулко стонет горшок, когда горшечник, нахваливая свой товар, шлепает по нему рукой.

Нина ходила между рядами, с удовольствием торговалась, пробовала то сыр, то сладости. Она встречала знакомых, сдержанно склоняла голову, останавливалась побеседовать.

Нина взяла лаванды у франкских купцов, да пару стеклянных флаконов у венецианцев. Подмастерье, оболтус, расколотил сосуд, хорошо хоть пустой. Масла и опиум здесь не брала, ей привозили самое лучшее знакомые караванщики из арабских земель. Купила опять трав у торговца с плоским лицом и смешным именем, не то Сунь, не то Юнь. У него Нина покупала и красный корень, и кибабинь, которые она использовала для порошка, что для прибавления мужской силы. Дорогие эти травы, да за снадобье это уж больно хорошо платили и почтенные жены, и владелицы лупанариев, а порой и сами мужья.

Зайдя в ряд, где торговали тканями, Нина вздохнула мысленно, наказав себе не отвлекаться на платки шелковые и покрывала расшитые. Ох, любит она красивую одежду, да шелка не по чину ей, и порой не по карману. А сейчас и вовсе по делу пришла, нечего тянуться, чтобы провести пальцами по ткани, что струится как залитая луной река. Одернула себя Нина, собралась с мыслями да обратилась к услужливому торговцу:

– Уважаемый, где бы мне найти того, кто в вышивке сведущ да искусен?

– Ой, почто меня позоришь, почтенная? – громко отозвался торговец, предчувствуя не столько выгоду, сколько развлечение. – Да лучше моего товара ты во всем Константинополе не найдешь. Какая вышивка тебе еще надобна? У меня все есть, и кресты византийские, и цветы золотом шитые, и волны морские. Что понадобится – все у меня есть!

Кругленький, лысый продавец вертелся вокруг Нины, что шмель над цветком, хватал за рукав. Показывая вышивку, он закатывал глаза, причмокивал и подмигивал:

– Ты смотри, смотри! Да потрогай! Такого шелка нигде не сыщешь! Ты для кого выбираешь-то? Никуда больше не ходи – здесь все купи. Никто тебе лучше цену не даст!

Тараторит, ахает, вьюном вокруг нее мельтешит да приплясывает – ну чисто мим, что на русалии 21 , да брумалии в город приезжают. У аптекарши аж голова кругом пошла.