— Она жалеет о Рубане. Доминика.

— А оно вам надо было о нем напоминать? Вы еще портрет ее бывшего над столом повесьте, она его вообще никогда не забудет.

Тема прав, прав, и я готов сожрать себя за это.

— А насчет того, что тошно смотреть, это неправда, Тимур Демьянович, вот неправда, — качает головой Артем. — Она с вас глаз иногда не сводит, мне же со стороны видно. Особенно, когда вы с детворой играете, когда с мальчиком ее носитесь. Она прям светится вся! Да вы ребят спросите, если мне не верите.

Все всё, сука, видят, один я нихера не вижу… С досадой чешу затылок.

— Это мой мальчик, Тема, — терпеливо вдалбливаю парню, — запомни, мой. Тимофей Тимурович Большаков. Уясни себе раз и навсегда.

— Я-то уяснил, — согласно кивает Артем, — главное, чтобы Тимофей это знал. И Доминика Дмитриевна.

— Она без пяти минут моя жена, — говорю ворчливо, — и скоро будут готовы документы по усыновлению.

— Вы только не забудьте Доминике Дмитриевне ими под нос потыкать, — замечает Артем, и я удивленно вскидываю голову.

— Ты это к чему сказал?

— А к тому, что вам бы помягче с ней, Тимур Демьянович, — понижает голос Артем. — Если моя чуть что, сразу в слезы, то Доминике вашей тем более поплакать как дурному с горы скатиться.

— Почему ты так решил?

— А потому что она хрупкая очень, хлипкая. Я чихнуть боюсь, когда Доминика Дмитриевна мимо идет, чтобы ее ветром не унесло. Наш сосед, тот дедок худосочный, меня недавно спрашивал, когда приедет ваша жена. Он думал, все трое — ваши дети, Доминику Дмитриевну за старшую сестру принял, а не за маму.

— Я что такой старый? — это меня неприятно задевает.

— Да нет, вы как раз нормальный, — пожимает плечами Артем, который всего лишь на пять лет младше меня, — это она как дите. И потому у нее организация душевная тонкая, понимаете? Я знаю, что говорю, я же ее плавать учу.

Сижу на крыльце и в который раз от себя охреневаю. Тема мою Доминику плавать учит и уже все о ней знает, а я так ничего понять до конца и не могу. Смотрю на часы — скоро ехать на регистрацию. Надо принять душ, одеться — все-таки, я не каждый день женюсь, и как бы я не храбрился, внутри тревожно и волнительно.

Мне тридцать пять лет, я никогда не то, что не был женат, я даже не жил ни с кем. Отношений серьезных не заводил, потому что знал: семья не для меня, это не мое. Но сам не понял, как заимел двоих детей. А через какой-то час-полтора получу в жены девчонку — Тема прав, назвать Доминику женщиной не поворачивается язык, — которую полюбил с того момента, как увидел на сцене актового зала детского дома.

Закрываю глаза и вижу тот день в мельчайших подробностях. Маленькая девочка — она кажется младше своего возраста, потому еще больше похожа на нынешнюю Полинку — с большим белым бантом в темных волосах подходит к Борисовне и от волнения кусает губу. Я сижу в первом ряду, потому что я спонсор и меценат.

«Кем бы ты хотела стать, Доминика?» — спрашивает Борисовна.

«Я хочу выйти замуж за Тима Талера и быть его женой!»

Куда же она делась, та девочка, которая хотела выйти за меня замуж, а теперь с трудом выносит мое присутствие?

Иду под душ, потом надеваю костюм — Доминике я купил красивое платье, пускай мы хоть так будем похожи на счастливую пару. Жду ее на крыльце — водитель уже подогнал машину.

Дети спят, мы постараемся вернуться быстрее, но на подстраховке останется Тема и няня, которую я нанял почасово. Почему малышня обожает огромного как медведь Артема, не знает даже он сам. Но факт остается фактом.

Доминика выходит на крыльцо, и я чувствую себя идиотом в новеньком костюме от Зенья. Она в легком платьице в горошек, оно, конечно, очень милое, но…

— Тебе не понравилось платье, Доминика? — спрашиваю, грызя травинку. Она равнодушно пожимает плечами.

— Я не разворачивала.

Смотрю на руку — кольцо не сняла. Что ж, наверное, надо учиться радоваться даже таким мелочам.

— Ладно, пойдем, — беру ее за локоть и веду к машине.

Она делает слабую попытку вырваться, но я усаживаю ее в салон, обхожу автомобиль и сажусь рядом. В консульстве нас принимают сразу — мои юристы все подготовили, нам осталось только поставить свои подписи.

Расписываюсь первым, передаю ручку Доминике и задерживаю в груди воздух. Бросит в меня ручкой? Пошлет? Попросит политического убежища? Хотя мы же в нашем консульстве, какое убежище?

Она такая трогательная в этом своем простеньком горохе. Берет ручку, медленно выводит витиеватую подпись, и я выдыхаю так шумно, что присутствующие сотрудники консульства удивленно переглядываются.

А я расправляю плечи и беру Доминику за руку. Идем к машине, и мне все еще не верится, что все закончилось, и теперь они мои, все трое. Я официально отец двоих детей и муж моей Доминики. Походу, меня сейчас разорвет на части.