Если Бога нет, то все можно. Но что есть Бог? Для многих это — в первую очередь Вера. Вера на воздаяние в будущем, пусть даже и посмертном. Или прижизненно, в отдаленном или ближайшем, но все же будущем. Просить же Бога о том, что бы он изменил прошлое — странно и глупо, ибо прошлое уже случилось. Молить его о том, что бы твоя болезнь отступила тут и сей час, то есть в настоящем, — слишком самонадеянно, это все равно, что молить о чуде. А вот попросить Боженьку, о том то бы в будущем, пусть и очень недалеком, болезнь отступила от дочери, или муж отошел от инсульта — оно в самый раз.

Вера, что негодяи будут наказаны, праведники обласканы, болезни вылечены, и как вишенка на торте, к пенсии будет прибавка, а внучка удачно выйдет замуж. И все это в будущем — в ближайшем, или не очень. И ключевые слова тут — вера в будущее.

Не зря, не зря по-настоящему сильные прорицатели не пользовались доброй славой, а в Ветхом Завете прямо и недвусмысленно говориться „Ворожеи не оставляй в живых”. Ибо будущее — есть епархия Бога. По — сути — это и есть Бог.

Но что будет, если ты узнаешь, что будущего у тебя нет? Что через 3 года ты умрешь. Можешь, конечно, и раньше, но вот позже — нет. И молитвы тут не помогут, ибо у тебя нет будущего. Но без будущего нет и Бога.

А если нет Бога, то все можно?

Запертая в контуре женщина страшно кричит и умирает.

— Проба № 23. Показания сняты. Крайняя точка экстремума отслеживается. — Голос Магды Яблуневской сух и спокоен. Что бы отправить человека на смерть, пусть и умственно отсталого, смертельно больного или матерого уголовника — надо иметь подготовку, склонности или навыки. Очень трудно сознательно убить человека. Гораздо легче это сделать, если его, этого самого человека, расчеловечить. Как?! Ну например, признав больного болезнью Дауна — неполноценным, заключенного — неисправимым и опасным врагом общества. А еще проще — отказать ему в праве называться человеком, заменив безликим словом «образец», «опытный экземпляр» или «проба».

Проект «Темпос» давно уже не работает по варианту «А» в силу бесперспективности. При чем бесперспективен не сам вариант «А», а существующая реальность. Реальность для людей не имеет перспектив, и примерно через 3 года она должна прекратится, по крайне мере для большинства из них.

Голый тощий мужчина, весь в наколках, с черным от застарелого туберкулеза лицом начинает вдруг плакать, пытаясь обхватить себя всего, как бы удержать на месте, а потом тихо оседает, уже мертвый.

— Проба № 27. Показания сняты. Фиксируются отклонения в пределах допустимых. Контур очистить. — Магда Яблуневская спокойна. Она просто выполняет приказ, она просто приносит в жертву малое, что бы спасти большое.

Старая фотография сделанная в далеком 1943-м году — фотография работников Освенцима. Все они молоды, у всех хорошее настроение — они смеются, у одного из офицеров — аккордеон. Наверное, у кого-то есть и губная гармошка. А если снять со всех военную форму, и с трех офицеров, и с десятка женщин, кучкующихся вокруг мужчин, и мысленно одеть в нормальную, современную цивильную одежду, то они могут показаться группой сотрудников, участвующих в корпоративе на свежем воздухе или пикнике. И никому в голову не взбредет, что крайний справа брюнет в фуражке с аккордеоном завтра будет отпускать со склада новую партию «Циклона Б», а задорно смеющаяся в центре молодуха вчера отстучала на стареньком «Ундервуде» докладную, о том, что человеческий жир осаживается на трубах крематориев, чем сильно затрудняет их работу.

Магда Яблуневская раньше не понимала — как такое возможно? Как можно сортировать детей по росту: на право, тех, что пониже или слабее — в газовые камеры, и налево — на работы…а потом тоже в газовые камеры. И при этом, вечером после работы так радостно смеяться в компании коллег. Но это было раньше. Теперь для нее многое становилось яснее. Надо было всего лишь рассматривать то, что ты делаешь как работу. Неприятную, будничную, но полезную работу. А еще, что немаловажно, надо научиться расчеловечивать людей, видеть в «образцах» лишь часть работы. Все они для нее — и умственно-отсталая женщина, и заключенный, загибающийся от туберкулеза, сумасшедший бродяга, — все они для нее не люди, а лишь «пробы» эксперимента идущие за номером.

Проба № 42… Проба № 46…Проба № 48 — большинство их них умирает, но есть и те, кто остается в живых, кто переносит воздействие контура. И накапливается статистика, что бы потом Магда Яблуневская, Гротман и другие, смогли сделать правильные выводы.

Теперь все средства идут только разработку варианта «Б», и только на него. И опыты с биотой, как назвал это Гротман, лишь составная, но вовсе не главная часть. Но и эта черновая работа очень важна. И они ее делают.

Конец дня, но идти к себе не хочется. Нет, ей вовсе не одиноко, у нее нет депрессии, и в тишине ей не мерещатся призраки „проб”. Ей просто хочется поработать в своем уголке лаборатории.

Все ее внимание приковано к графикам и моделям, строящимся на экране монитора, и он не сразу замечает Гротмана.

Высокий плотный мужчина смотрит как будто сквозь нее, прислонившись плечом к косяку двери, погруженный в собственные мысли.

Наконец, словно собравшись с мыслями, он произносит, — Магда, я думаю первую стадию опытов можно считать оконченной.

— Вторая стадия?

— Да. В теории наработки у нас были и раньше. Но теперь будем проверять теорию практикой. Думаю, что теперь будет сложнее, психологически сложнее, если ты понимаешь.