Осужденный Завизион все понимает. Мир полнится слухами, недоброжелателями и болтунами, и птичка летает не только на воле, но и тут — дома.

Три больших О — опустить, оскопить, ослепить — такой заказ поступил на осужденного Завизиона с воли чуть менее месяца назад. Информация была абсолютно точна, и сейчас она еще раз подтвердилась. И даже известна дата приведения приговора в исполнение — 5 июля — день смерти матери Егора.

Я знаю…Что?!Я знаю.

Сделать ничего уже нельзя. Неотвратимость странное слово и прекрасное. И не стоит ждать неотвратимого, когда еще можно что то сделать самому.

Нельзя на взмах дубинки отвечать испуганным шагом назад, — это ожидаемо, и бьющий ждет именно этого. Но можно сделать шаг вперед и упредить удар на взмахе. — Это нехитрое правило было усвоено мною очень давно.

Но что можно сделать, если ты обречен, а твой палач заранее написал сценарий твоей кары, давая возможность помучиться не только от наказания, но и от его ожидания, и от осознания его неминуемости? — Только одно — нарушить его планы, сделав холодное блюдо мести непригодным к употреблению.

Редкий ЗК не мечтал о побеге из тюрьмы, или просто не мечтал ее покинуть. И тут всегда есть два пути — трудный и легкий. Трудный — практически недоступен, но легким пользуются куда как чаще, чем думают.

Стасика, Стаса, Завизиона Станислава Юрьевича приговорили уже второй раз — в этот раз не суд, а сам пострадавший. Ну а кто выполнит приговор повзрослевшего сына убитой женщины? — Кто-то из охраны или сокамерники?

Брат не знает, что Егор был тут, и что он сам объявил мне и приговор, и форму, и дату. А 40 000 тысяч долларов — это очень хорошие деньги и для охранника, и для заключенного…

Кто из соседей будет моим палачом? Да кто угодно! Один посажен недавно, и у него на воле еще есть сын и дочь. И он еще не окончательно забыл их, и они от него не отказались.

Второй поехал на чувстве раскаяния, и все что можно отдает семье убитой им женщины. Заработать много денег для искупления вины — покалечив одного негодяя — это ведь тоже мотив?

А третий? — Да и у него, возможно, есть причина стать исполнителем приговора.

А может быть в сговоре все трое? — Кто его знает. И выхода тут нет.

Я это понимал, и Егор тоже. Он был у меня три недели назад, и он же назвал дату. Потом, уже другие, напоминали мне ее тут. Так Егорка хотел, что бы я страдал и мучился отведенный мне срок.

И я ему ответил. — Три недели маленький срок, но все-таки я сумел испортить ему его месть — маленькое письмо, почти записка, текст которой даже сей час не могу не вспомнить со злорадной улыбкой: „Ты имеешь на это право. А потому, я прощаю тебе, и не держу на тебя зла. Все эти 15 лет я каждый день сожалел о содеянном и молил о смерти. Но не мог сам перейти последнюю черту. Спасибо тебе, ты мне помог.

Еще раз — прости меня, я очень сожалею о том, что сделал 15 лет назад”.

А нифига я не сожалел! Светка и Гоша сами были виноваты! Или обстоятельства, или звезды, фатум, рок, судьба. Но ни я!

Отбить этот удар дубины было нельзя, и нельзя было от него увернуться. Но у меня хватило сил сделать шаг навстречу поднятой руке, и нанести свой удар.

Толстое стекло не может передать тепло рук, но этого и не надо. — Осужденный Завизион кладет ладонь на холодный лед стекла, и Слава, его старший братик — еще не старый грузный мужчина все понимает и тоже кладет ладонь с другой стороны.

А потом осужденный Завизион уходит.

Снова пробуждение. Исповедь уже закончилась, и начался молебен. Петь братья будут еще минут 15 или 2,5 свечи по нынешней системе измерения времени, а значит, у меня есть время на последнюю серию…

Ну, вот кажется и все. Осужденный Завизион Станислав Юрьевич решает пойти по пути наименьшего сопротивления. — Бежать!? — Да, это будет своего рода побег.

Можно ли повеситься на высоте полутора метров при росте 1,7? Вполне! Нужно лишь правильно упасть. — Запястья рук аккуратно прикручены к лодыжкам — распутать этот нехитрый узел хватит и 3–4 секунд, но в падении с высоты курятника (кровать; спальное место на втором ярусе.) у меня их не будет, а там — рывок, и треск ломающихся шейных позвонков.

И сейчас будет поворот волчком. И будет Падение. И краткий миг животного страха, и хруст шейных позвонков, и ощущения что все уже кончилось, что больше ничего не надо бояться — все худшее уже случилось…

Но вместо всего этого вдруг накатывает разочарование, и обида, и радость, дикая животная радость. Потому что уши не слышат хруста ломающихся позвонков, и руки в агонии не пытаются судорожно скинуть свои путы. Зато слышно с шумом распахивается двери камеры, зажигается свет и чей-то голос орет: — Заключенный Завизион, с вещами на выход. И тот, кто был Стасиком, и стал заключенным Завизионом, делает еще один шаг к тому, что бы перестать быть человеком, и превратиться в белую подопытную мышку, стать малоценным и быстроизнашивающимся предметом, расходным материалом темпорального эксперимента…. и старшим дознавателем Ордена.