— Лучше я, чем ты.

— Почему?!! Винкер, если ты мне сейчас скажешь про клятый анеботум…

— И в мыслях не было. Просто у меня больше шансов выжить. Подготовка лучше.

Длинный извилистый переулок выбрал отличное время, чтобы закончится и вывести их на маленькую площадь, круглую, как шиарский пирог с яблоками. Фонтана по середине не было, но каменная чаша была. Не с водой — с землей. И из нее поднималось гибкое молодое дерево.

На площади шумели — и громко. Хотя до драки не дошло… Впрочем, в таких городках пять — семь человек уже толпа и свара. Люди не привыкли себя сдерживать. Да и "подогретых" наливкой или крепкими винными выморозками с самого утра в провинции почему-то традиционно больше.

Сквозь мерный перестук копыт к всадникам пробились громкие визгливые голоса и пара-тройка крепких ругательств, а потом быстрый перебор лалы — четырехструнного инструмента с коротким грифом и без ладов.

Ай лала моя, лала

Одна палка — два угла…

Как-то раз один маркиз, помолчим об имени,

Налетел на десять лет на коровьем вымени.

А когда молодчика вынули из стойла

Отряхнулся и сказал: "Это того стоило!"

Громких хохот прокатился по площади из конца в конец. Стукнули ставни.

Вот живет одна жена, добродетели полна.

И как только муж из дому, та бегом бежит…

Что там дальше случилось с женой, они не услышали — еще один взрыв смеха заглушил окончание куплета.

Винкер направил коня к музыкантам.

Ай лала моя, лала

Императору — хвала.

Был бы он не хуже прочих…

Только б хвост чуть-чуть короче!!!

Марк спешился и протолкался вперед. Куплеты распевал карлик. Мужчина с пропитым лицом и острым недостатком зубов был Винкеру чуть выше пояса, зато зычным голосом, не напрягаясь, накрывал пару кварталов.

Винкер запустил два пальца в кошель, которым снабдила его в дорогу благодарная Беата.

На солнце сверкнул полновесный золотой эр. Карлик приметил его мгновенно, даром, что смотрел в другую сторону и развернулся к Винкеру всем корпусом, вместе с лалой.

— А можешь ты, братец, спеть что-нибудь о Храме? — негромко спросил Марк и подбросил монетку в воздух. До земли она, конечно, не долетела.

Золото — могучий источник вдохновения. Почти такой же, как любовь. Уличный перец перехватил инструмент и с новым воодушевлением затянул:

Каротта милая в огне,

Но крепость наша — вера,

И небеса послали мне

Защитника Эдера,

Чтоб он злодея наказал,

Поправшего законы

И чтоб над нами воссиял

Огонь Святой короны.

Пусть Тьма сильна, сильны враги

Судьба моя светла!

Винкер одобрительно кивнул, развернулся и неспешно направился к лошадям. Вслед ему неслась песня, подхваченная народом на площади:

Эдер, Преславный, защити

Оборони от зла…

— Какие отвратительные стихи, — сказала Алета, едва Марк снова забрался в седло. — С чего тебе вздумалось поощрять эту убогую бездарность чем-то, кроме веревки?

— С того, что лучше всего рыба в мутной воде ловится на золотую блесну. А ты, дорогая сестра, придержи язык. Мы в Каротте, а здесь власть Императора еще более эфемерна, чем защита Небес.

— Святые Древние!

— Вот это правильное настроение, молодец. Народ здесь очень религиозный.

Алета поправила сползающий капюшон рясы.

— У тебя есть золото, — сказала она, — Значит, мы сейчас может уйти зеркалом в столицу?

— Не совсем. — Винкер помрачнел.

— Что нам может помещать?

— Остаточный фон.

— Я не понимаю, объясни, — раздраженно велела Алета.

— Ты знаешь, что такое благословение Храма? — вместо ответа спросил Винкер.

— Это все знают — защита от эманаций магии, которые могут повредить душе.

Марк поморщился, но возражать не стал.

— Какие заклинания благословение творить позволяет?

— Те, что не пятнают душу. Целительские, бытовые — но не все.

— Что между ними общего?

— Жрецы их не одобряют, но и не запрещают… Может быть, потому, что это благое воздействие. Направленное на созидание. Эшери под благословением колдовать вообще не может, огненные заклинания рассеиваются сразу.

— Дай руку. Смотри — вот так работают те заклятья, которые творить можно, — Винкер медленно и осторожно сжал своей широкой ладонью ее — тонкую и узкую. Алета невольно улыбнулась — настолько это было бережно и почти нежно. — А вот так те, которые творить нельзя, благословение их не терпит…