Он встал перед ней и расцепил руки. Его пальцы побелели от того, как он сжимал их. Он сжал ее челюсть так, что слезы выступили на ее глазах.

— Дочь, — прошептал он. — Я тебя люблю, разве ты не знаешь? Твое отсутствие ранит мое сердце.

Она не верила его словам. Ребенок в ней хотел верить отцу. Ребенок хотел сжаться в его руках и прошептать: «Папа, прошу, прогони кошмары».

Но ее отец не любил ее. Никогда.

Она не ответила, и он сжал ладонь. Он сжал так, что заболела челюсть. Он прижимал ее щеку к зубам, и кровь проступила во рту.

— Я спрошу еще раз, — сказал он. — Где ты была, Даниэлла?

Он будет рад, если она не ответит. Ей нужно было время убедить ее отца, что она не занималась плохим. Ей нужно было решить, что сделает его счастливым.

Даниэлла не была готова к этому разговору. Она была так сосредоточена на Жути, что не дала себе продумать разговор с отцом.

— Все еще молчишь? — спросил он. Он сжал еще сильнее, и она заскулила. — Вот так. Ты слишком похожа на мать.

Он толкнул ее к двери. Она ударилась об дверь с грохотом. Ее плечо врезалось первым, а потом и голова, в ушах звенело.

Она не могла думать. Ее отец не ранит ее. Она была кронпринцессой, никто не мог видеть ее с синяками на лице. Но он… ударил ее.

Ладонь дрожала, она коснулась головы. Кровь появилась на пальцах. Ее лоб был рассечен об узор на двери.

— Отец? — прошептала она. Даниэлла показала ему дрожащую ладонь с алыми пальцами.

Он смотрел на нее со смятением пару мгновений. Отпрянул на шаг с дрожью и покачал головой. Словно так мог прогнать то, что с ней сделал.

Только ее из детей он не ранил. Не пускал кровь, хотя много раз ломал ее уверенность.

— Нет, — прошептал он. — Никто не может это видеть.

— Отец, больно.

— Тихо, — прошипел он. — Никто не может знать, что тебя трогали, слышишь? Целители осмотрят твою голову. Все хорошо.

Она этого не ощущала. Она не могла смотреть на него. Голова, казалось, раскалывалась, словно расцветающий бутон розы. Но в ее голове не было лепестков. Только кровь.

— Ты в порядке, — повторил ее отец. — Стража!

Страж, который привел ее, открыл дверь, задел плечо Даниэллы, и она упала на колено. Комната кружилась. Синий ковер был словно над ней, хотя прижимался к щеке. Она ощущала мягкость кожей, и это резко отличалось от ладони отца на ее лице. Он все еще трогал ее голову?

Нет, это был страж. Он стоял на колене, пытался поднять ее голову.

— Ваше величество? — он словно спрашивал, но она не знала, что именно.

— В ее комнату, — ответил ее отец. — Никто не должен ее видеть. Приведи целителя, которому можно доверять.

Страж говорил не с Даниэллой. Это было понятно. Ее отец не хотел, чтобы ее видели такой.

— Да, Ваше величество.

Ладони просунулись под ее коленями и спиной. От странного ощущения полета желудок мутило, и она подумала, что ее стошнит.

«Я могу идти, — хотела сказать она. — Я могу сама дойти до комнаты, хватит меня трогать».

Но она не могла говорить из-за головной боли.

А потом она оказалась в своей комнате, кто-то еще трогал ее. Тыкал ее голову.

— Хватит, — прошептала она. Во рту пересохло. — Больно.

Никто ее не слушал. Или не хотел отвечать. Тот, кто это был, прижал ткань к ее голове, плотно обмотал, заставил ее выпить чай. Она чуть не захлебнулась на вдохе, потому что целитель не давал дышать. Он заставил ее выпить гадкую смесь и ушел без слов.

Даниэлла не знала, как долго лежала в кровати. Она знала лишь, что голова болела, и она не могла сосредоточиться.

Или могла?

Когда она смогла думать сквозь боль, она вспомнила медитации. Как отвлечение от ситуации могло помочь в бою. Может, это помогло бы ей и сейчас.

Она сосредоточилась на дыхании. Вдох и выдох.

Боль ослабевала. Она смогла сосредоточиться не только на биении сердца в голове. Боль еще была там. Ничто не могло ее убрать, но Даниэлла могла думать не только о том, что сделал ее отец.

Она открыла глаза. От света хотелось кричать, но она отогнала это. Она была в замке. Ее комната была лишена удобств. Только кровать и шкаф остались. Даже зеркала пропали.

Прислушавшись, она уловила скрип кожаной брони и звяканье металлических пластин. Стражи были у ее двери. Не меньше двух, потому что один говорил, пока другой кашлял.

Ее отец не рисковал в этот раз. Кто-то заметит, как она уходит, куда бы она ни пошла.

Это было хуже плети. Ее заперли. Она застряла в башне, и никто не мог ее вызволить.