Шрифт:
Вихрем мысли понеслись. Ну какое ещё мороженое? «Мороженка», может? Кто меня так называет? Мне что, Птолемеев что-то написал?
Капуста кипит, котлеты горят, а хозяйственная мама с расшалившимися нервишками ручки срочно моет и к сынишке:
— Лешка, где мой телефон?
Глава 13. На сладкое
— «Что делает моя мороженка?»
Вот что он мне написал. Стою с телефоном в руках, смотрю на сообщение. «Моя» написал. Охламон. Подумала. Написала в ответ:
— «Растаяла».
Долго Пашу ждать не пришлось:
— «От моего сообщения?»
Наглый, ой наглый. А сама улыбаюсь. Встала у плиты, строчу:
— «Я не Мороженка, а Мандаринка».
— «Не понял».
Быстро отвечает. Делать ему нечего? Так же, как у меня, телефон в руках? Почему не звонит? Посмотрела на открытую дверь, дети туда-сюда бегают. О чём мне с Пашей говорить? Пишу ему:
— «Волосы покрасила».
В ответ:
— «Фото».
— «Что фото?» — пишу.
— «Шли».
Подняла над головой телефон. Сфотографировалась. Фотографию посмотрела. Там на заднем плане не столе капуста, голубцы накрученные, ложки-поварёшки… И макушка моя, лампочкой засвеченная. Удалила… Но ведь ждёт… Да и фиг с ним. Встала к другой стене, где навесной шкаф, голову наклонила немного… Ему же цвет волос только? Вот и пусть любуется. С другой стороны — ну что я, в самом деле? Рожицу состроила, высунула язык. Щёлкнула. Вроде ничего. Отправила. В ответ пришло:
— «Ещё».
— «Чего тебе ещё?» — набрала.
— «Тебя», — опять пришло быстро.
Щёлкнулась ещё раз, так же, скорчив рожицу. Отправила. Телефон пиликнул:
— «Давай пооткровеннее».
— «В каком смысле?» — ну честно слово, я даже возмутилась.
— «Шли сиськи».
Ох, а теперь как я возмутилась! Аж телефон под пальцами задымился. Нет, конечно. Настрочила ему:
— «Ты дурак, Птолемеев?»
— «Нет».
— «Какие тебе сиськи?»
— «Твои».
Как-то немного успокоилась. Даже смешно стало. Ну когда у меня такое было? Да никогда… Просили, конечно, выслать что-нить откровенное, но я слала всех в пень… Пишу Пашке:
— «Белье старое, тебе не понравится. А переодеваться не буду».
— «Снимай», — ответил, не прошло и секунды.
— «Не хочу в старом сниматься», — ещё раз объяснила я.
— «Снимай бельё», — в свою очередь объяснил, что имел в виду, Птолемеев. Пояснил, называется… В конце концов, сколько мне лет? Пишу:
— «Ты первый!»
И в ответ приходит:
— «Я не ношу такое».
Вот чертяка… А потом смотрю, подгружается фотка.
Прислал…
Я ручками дрожащими телефончик перехватила покрепче и присела на пол. Мамоньки мои дорогие! Залипла и пропала, мои глаза этого не забудут никогда.
— «Мороженка?»
Смахнула всплывшее сообщение, мне не до него. Тут надо всё рассмотреть. Детально. Мамоньки…
— «Любуешься?»
Вот же чертяка! Написала ему:
— «Не мешай!»
Конечно, любуюсь. За-лип-ла. Смотрела бы вечность. Лучше бы, конечно, вживую. Размечталась уже.
— «Мороженка? А мне?»
Опять смахнула. Не понимает, что я занята? Боги, боги, вы, наверное, есть.
— «Шли сиськи».
Да что за нетерпеливый такой человек? Подумала. Ну а что? Пусть тоже побесится!
— «Откуда мне знать, что это ты?»
Я точно знаю, что он. Его руки, его тело, всё остальное тоже его. Ох, сердечко.
Вместо ответа опять приходит фото. Птолемеев вальяжненько опирается на дверной косяк в ванной, отражаясь в зеркале. Совсем голый герой моих женских грёз. Он хочет моей смерти.
— «Ты один?» — пишу дрожащими рученьками. Получается с тридцать третьего раза.
— «Ну а зачем мне твоё фото?»
Мужики… Понятно теперь, зачем. Но какой он красивый! Нельзя такое слать тёте Алевине, у неё нервишки. А телефон опять пиликает и выплевывает в меня:
— «Фото!»
Психую, поднимаюсь с пола, ползу в ванную. Ноженьки-то не держат. Камеру на зеркало навела, своё отражение ловлю. Мать честная! Ладно у меня вид как у крольчихи запуганной, но в кадре-то что делается? Дверь отражается, на ней полотенца на крючках. Сбоку таз висит на стенке. Повертела телефон, чтоб поприличнее квадрат за своей спиной получился. То колготки детские попадают, то тряпки для уборки…
Сняла к чёртовой бабуле таз, скинула в ванну полотенца, стою напротив зеркала. Бутыльки, щётки, зубная паста… Птолемеев в отеле, видимо, там всё стерильно-безлично. Сфоткался, и пожалуйста!