В этот момент я услышал песню, медленную и печальную, на незнакомом мне языке.

Уд рeа, уд сура рeа,

Ж’и рeа, ж’и бара рeа,

Му рeа, му сура рeа,

Уд ул ниж’дуe па eаба,

Уд ул ниж’дуe ми зид дуг’гааба

Эщ’ каламмака нинда щ’уаба,

Имщ’уринна каламмака ниж’таб акаба

Ан кита бадабарааба,

Ки анта бадасурааба,

Му намлуулу баанж’арааба

И каким-то образом я понимал её суть, о чём она поётся.

Гильда пристально смотрела на Артура, певшего эту песню с громоздкой домрой в руках. Возможно, впервые рассказ старого следопыта занял её настолько, что она оторвалась от созерцания магического кристалла.

— Артур, ты знаешь этот язык?

В ответ он лишь покачал головой.

— А о чём песня?

— О старине и героях. О дружбе и смерти. О подвигах. Наверное.

— Это всё не имеет смысла… — волшебница поднялась со своего места и начала измерять шагами тесную избу. — Ты хочешь сказать, что гайяват арийиев из священных сурах тальфелей и первый империй А’иетес Феликс Гани… Это на самом деле один жутко древний человек. И с этим человеком ты общался в захолустье северных гор, потому что именно там он и прятался, чтобы в нужный момент проснуться и исполнить свою мечту по завоеванию мира.

Как всегда случалось в тревоге или спешке, Гильда переходила на старые наречия, перемежая их понадёрганными из языка мертвецов словами. Увидев, что Артур никак не реагирует, она успокоилась и произнесла на королевском:

— Это за гранью реальности.

— Когда-то мне говорили, — следопыт отложил в сторону домру. — Что собрать на одном поле битвы двести тысяч воинов это за гранью реальности. Что взять штурмом неприступную крепость это за гранью реальности. Что победить сильнейшего волшебника всех времён это за гранью реальности.

Мужчина откинулся назад на своём табурете и чуть не упал. К счастью, никто не обратил внимания на эту оплошность и Артур продолжил:

— А реальность, дорогая Гильда, она проста и как любят говорить столичные поэты — «прозаична». В реальности оказывается, что большая армия это как малая армия, только собрать нужно не только рыцарей и боярских сыновей, а ещё и самих аристократов и бояр, их рабов и холопов, закупов и вдачей. По пути к вам прибьются полудикие клансманны, а так желающие поживиться степняки, из тех кто ещё не служит врагам. Правда, такая армия объест и разграбит на своём пути половину королевства, а наши попутно противники разорят вторую половину… Ну да голод и беспорядки будут потом. Неприступная крепость на самом деле не является неприступной, коли ты знаешь город как свои пять пальцев, имеешь при себе парочку сильных магов и готов бросать на смерть отряд за отрядом. Ну, а сильнейший в мире волшебник… всё ещё человек. Через сто лет нашу историю будут считать сказкой, а через тысячу — легендой. Хотя нет, не станут. Мы же спустили нашу победу в сортир, оставив после себя выжженное магией ничто.

Гильда посмотрела на старого друга со странной смесью презрения и непонимания. Артур, казалось не заметил этого взгляда. Он подошёл к менестрелю, привлёк его внимание щелчком пальцев и продолжил рассказ:

— От жара в башке было совсем плохо, и думки думались…

* * *

Сквозь жар и боль в голову вплывали мысли, медленно сплетаясь в клубок и приобретая некую форму. Я не боролся с ними и не помогал им, сосредоточась лишь на том, чтобы не терять сознание слишком надолго. Дыхание. Правильное дыхание всегда помогало. Когда болезнь ненадолго отступила, словно отлив на море, то я уже знал, что делать. Остальное лишь рутина. Подняться. Сосредоточиться. Хоть немного привести себя в порядок.

Я только успел подняться в полный рост, опираясь на стенку, когда дверца камеры стукнула и хриплый голос приказал мне высунуть руки. Пришлось отказаться:

— Не буду, — в глотке пересохло и слова приходилось с трудом выдавливать. — Я хочу есть как человек.

Ублюдок за дверью чертыхнулся и переспросил:

— Ты уверен, дружище?

— Уверен.

Окошко в двери захлопнулось. Я прильнул к стене и начал вслушиваться в удаляющиеся шаги. Буквально через пару минут тюремщик вернулся в компании ещё с кем-то. Хорошо смазанные засовы отъехали в сторону, лишив меня удовольствия от бряцающего звука. В комнатушку вошли двое Нак Кинелли, третий остался скучать в коридоре за их спинами.

Ублюдки держали здоровые прямоугольные щиты, за которыми виднелись деревянные дубинки. Серьёзно? Щиты в таком узком месте? Это вселило в меня надежду. Они же сами себе будут мешать, стоит мне лишь отгородиться одним от другого. Я опёрся на стену и поднялся в полный рост. «Давайте, выродки», хотелось сказать сказать им лицо, да язык не желал шевелиться.

Недооценил я бандитов Нак Кинелли. Они поставили щит к щиту, перегородив почти всю комнату и вместе двинулись вперёд. Я с размаху пнул ногой в нижнюю кромку только чтобы понять, что она подпирается ногой. В ответ щиты ненадолго раздвинулись и на меня обрушился град ударов. Мне удалось закрыться и принял их на плечи и спину, после чего, улучив момент, я выбросил вперед руку, чтобы схватить своего противника за голову. Щиты в ответ сомкнулись, и меня начали теснить к стене.

Я схватился за верхний край щита и постарался рвануть его на себя, но снова получил удар палкой по пальцам, ещё один по ногам, после чего меня свалили на землю и стали бить. Я лишь защищал лицо руками, шипел и плевался в ответ, как рассерженный кот. Минут через десять, когда моя голова совсем перестала что-то соображать, избиение прекратилось и ублюдки ушли. Я схаркнул кровь изо рта на земляной пол, отполз на соломенный тюфяк и свернулся калачиком. Последний раз я чувствовал себя так плохо после того, как меня волокли за конями на верёвке в шестилетнем возрасте.