Я был окружён десятком воинов, имея лишь нож и одну неработающую руку. Это была верная смерть. Они подняли щиты и двинулись в мою сторону, но в этот момент щенок Нак Кимли очнулся. Он что-то заверещал, отшатнулся назад и упал задницей на землю, после чего побежал в свой замок, то падая на четвереньки, то поднимаясь вновь.

Я оглянулся назад. По полю боя в мою сторону мчался Дункан, расшвыривая выродков во все стороны. Его рыжая борода пылала огнём, а широкий меч двигался вверх и вниз, с каждым ударом забирая чью-то жизнь. За Дунканом клином шли горцы. Стоящие вокруг меня бандиты начались пятиться назад и занимать оборону вокруг Ари.

— Вперёд. Щенок впереди, — крикнул я горцу. — Мы должны отомстить за ярла Максвелла.

Дункан остановился рядом со мной и показал на тело ярла.

— Надо уходить, Максвелл мёртв. Теперь ярлом является его сын.

Я непонимающе перевёл взгляд. Дункан схватил меня за плечо и притянул голову в своему рту так близко, что капли слюны окропили щёку.

— Хочешь сдохнуть? Вперёд. А я за ярла Грегора умирать не намерен.

Гильда что-то проворчала в углу. Артур оторвался от горшочка с варёной полбой и поднял глаза на волшебницу:

— Ты сама отказалась от каши.

Ответом был полный разочарования взгляд.

— Чем ты так опять недовольна?

— Мы здесь уже неделю, а ты до сих пор толком не рассказал ни про курган, ни про того самого короля под горой, зато пичкаешь меня историями про горы и горцев.

— Не рассказал, — следопыт отставил горшок в сторону. — Это ведь скучно, переходить сразу к делу. К тому же, вдруг наши записки будет читать человек, который вообще ничего не знает про север?

Гильда тяжело вздохнула и устало спросила:

— И что теперь? Целый день будешь рассказывать про похороны ярла?

— Почему нет? Разве что тебе будет совсем мерзко от описания жутких северянских традиций.

Артур протянул последние слова, подражая протяжному гулу в печной трубе долгими зимними ночами. Волшебница в ответ лишь сморщила свой аккуратный носик.

— Думаешь я мало диких вещей повидала? Перед тобой, всё-таки, выпускница дие университат.

Трубадур, всё это время молчавший, аккуратно наполнил чернильницу и постучал кончиком пера по ней. Артур повернулся к королевскому слуге и продолжил рассказ:

— Ну, что ж. Погребальный костёр…

* * *

Погребальный костёр высотой в человеческий рост возвышался в центре двора. Каждый из воинов поднёс к нему дров. Он напоминал огромную ладью с высокими носом и кормой, которую местные горцы никогда в своей жизни не видели — такое судно не нужно для мелких горных озёр и рек. Но именно на таких судах агломанны в бородатой древности пришли по морю в эти земли, на таких же судах их ярлы до сих пор уходят на небо.

Тело Максвелла лежало на вершине костра, бледное, одетое в кольчугу и закутанное родовым пледом Нак Обби. В руках покойник сжимал топор, ноги его покрывал большой щит, а вокруг были щедро разложены дары в последний путь — горшки с едой, кувшины с пивом и подарки умершим. Каждый из воинов подходил к костру, клал что-то от себя, тихо проговаривая напутствие погибшему, и возвращался назад, образуя ровный круг.

Наконец, последний из воинов отошёл от костра, и старая женщина, сухая, с наполовину выпавшими волосами и беззубым ртом вошла в круг. Она подняла глаза к закатному небу и завопила подобно раненому зверю. Когда крик затих, её скрипучий голос прокрался в наши уши и сказала она: «Кто желает сопроводить нашего господина на небеса? Кто желает в посмертии служить ему, как при жизни?».

Из толпы слуг, угрюмо топтавшихся в стороне, решительно вышел молодой парень, высокий и крепкий. Старуха ввела его в центр круга, после чего оглянулась на слуг. Толпа задрожала, зашуршала шепотом десятка ртов, и одна из девушек вырвалась из толпы, а десятки рук хватали её — девушку — за подол и рукава, словно не желая отпускать. Служанка буквально вбежала в круг, забралась на брёвна и посмотрела на покойника. Глаза её были полны печали, но я так и не узнал кем она приходилась погибшему. Старуха осторожно спустила её с костра и взмахнула рукой. В тот же миг воины не пойми откуда достали два огромных кувшина и протянули их юноше и девушке.

Даже с моего места было понятно, что в кувшинах не вино и не пиво — тяжелый и горький запах полыни бил в нос. Слуги поднесли кувшины ко рту и начали глубокими глотками поглощать напиток. На лице юноши не дрогнул ни один мускул, но девушке питье давалось гораздо тяжелее — она давилась, отнимала кувшин ото рта, переводила дух и снова пила. Наконец, напиток кончился.

Один из воинов ввёл в центр круга быка, за ним последовали корова, толстый баран, овца и три курицы. Животным отрубили головы, быка и корову, вдобавок, рассекли надвое, а барана и овцу разрубили на четыре части. Мясо, от которого шёл пар, сложили на вершину костра. Тем временем девушка запела песню. Я не запомнил точно слов, меня лишь удивило, что это была веселая песня, очень смешная и задорная, про неудачливого мальчишку, который поймал рыбу, но, пытаясь похвастать отцу, снова уронил её в озеро. Для меня она контрастировала с похоронами, но ни один горец вокруг не удивился.