Офицер, а тем более адъютант его величества был не вправе делать политические заявления или давать советы политикам. Только в кругу своих друзей он мог обсуждать необходимость принятия более строгих мер для противодействия панславянской и сербской пропаганде или итальянскому ирредентизму. Вопрос, могли ли эти меры предотвратить роковые исторические события, остается без ответа.

Мы, адъютанты, заметили, что его величество сильно расходится во взглядах со своим племянником, и это не обычное противостояние разных поколений. Но об этом мы поговорим позднее.

Несмотря на свой преклонный возраст, его величество строго выполнял свои ставшие привычными представительские обязанности монарха, среди которых было и участие в торжественных официальных обедах, устраиваемых в честь высокопоставленных гостей или членов дипломатических корпусов. Особенно было велико число приглашенных послов и посланников. Дипломаты собирались в Розовой гостиной в Шёнбрунне и вели между собой беседы, пока не появлялся главный камергер двора князь Монтенуово. Он трижды стучал жезлом в пол, возвещая о появлении его величества. Все разговоры прекращались, и присутствующие выстраивались согласно их рангу. Уже в который раз я наблюдал, какое глубокое впечатление Франц-Иосиф производил на гостей своей величественной осанкой и какой такт проявлял в общении с придворными. Я восхищался им.

Он успевал в течение вечера переговорить с сотней гостей, к тому же на разных языках. Главный камергер негромко называл их имена и страны, откуда они прибыли, и у императора находилось для каждого слово приветствия, и он никогда не забывал о том, что должен был сказать. Это заведомая ложь, что он задавал один и тот же вопрос «Как вам понравилась Вена?», как утверждал граф К. Сфорца, дважды бывший министром иностранных дел Италии, в своей книге «Строители современной Европы», которую он написал в изгнании. В ней он говорит о Франце-Иосифе как о «закостенелом самодержавном правителе, подобном тем, которые правили в XVIII в.». Все это свидетельствует о том, насколько плохо он знал императора Франца-Иосифа.

Его величество уходил с приема около 11 часов, а на следующее утро в обычное время он уже вновь сидел за рабочим столом.

Это не выдумка. Я ручаюсь за свои слова. Франц-Иосиф начинал свой рабочий день в 5 часов утра с прочтения документов, поданных его министрами. Никогда я не видел его в праздности и без работы. Я могу говорить об этом с полной ответственностью, ведь адъютанты входили в его кабинет без стука. Он никогда не дремал после обеда, как обычно делают даже более молодые люди, хотя я уверен, что они не встают в половине четвертого или четыре часа утра. В возрасте 80 лет Франц-Иосиф всегда инспектировал военные гарнизоны в седле, будь то в Вене, Будапеште или Сараево.

Его величество любил музыку и искусство. В то время, когда я был у него адъютантом, Франц-Иосиф уже не посещал оперу или театр. Только однажды в Бад-Ишле он был на премьере фарса, артистизм его актеров заставил его смеяться до слез. Не надо забывать, что в Бад-Ишле начинала свою карьеру примадонна Королевской оперы Мария Ерица.

Его величество всегда лично открывал весеннюю художественную выставку. Он не скрывал, что господствовавший тогда стиль модерн, представителем которого было творческое объединение Венский сецессион, не нравился ему. Я помню, как я первый раз посетил с ним Кюнстлер-хаус (Дом художников). День был холодный, мы ехали в закрытом экипаже, укрыв ноги меховой полостью. Мне предстояло выйти первым. Но что мне было делать с полостью? Его величество, видимо ощущая мою растерянность, незадолго до того, как мы приехали, скинул ее на пол.

На выставке он прошел мимо всех картин в полном молчании, слушая объяснения знаменитого художника. Наконец он остановился перед полотном, на котором был изображен охотничий домик в лесу, и спросил:

– А вот это что нарисовано, рядом с ним? Должно быть, озеро?

Художник не знал, что сказать. Его высочество повторил вопрос и получил краткий ответ:

– Нет, ваше величество. Это лесная поляна.

– Но она голубого цвета.

Художник, приверженец модерна, гордо ответил:

– Так я ее вижу.

На что его величество улыбнулся и заметил:

– В таком случае вам не следовало становиться художником.

Его величество так и не научился созерцать лица, написанные в зеленых или желтых тонах. Однажды, рассматривая экспонаты отдела искусства на охотничьей выставке, он обратил внимание на изображение обнаженной женщины, нарисованное без соблюдения всяких пропорций, и спросил: «Скажите, эти господа рисуют все это вполне серьезно или они просто смеются над нами?»

Читателя может удивить, что в моем повествовании встречаются суждения об искусстве. Но зрение дано моряку не только для измерения расстояний на море, и я тоже пробовал научиться писать кистью и держать палитру в руках. После тяжелой службы на флоте в Вене у меня появилось много свободного времени. Я интересовался музыкальной жизнью столицы и вначале даже подумывал, не заняться ли мне вокалом, но вскоре понял, что я слишком стар для этого. Тогда я обратился к рисованию, но так как ввиду моего положения я не мог посещать академию, то последовал совету дочери главного камергера двора эрцгерцогини Анунциаты и начал ходить в частный класс профессора Майерхофера, который она и другие дамы посещали каждое утро. Профессор представил меня дамам, затем посадил перед мольбертом и дал мне в руки угольный карандаш. Он предложил нарисовать портрет Цезаря, одетого в тогу и с лавровым венком на голове. Сначала я попытался изобразить венок, но это было не совсем то, что я хотел. Взяв кусок ткани, я стер написанное и начал заново, только для того, чтобы снова все стереть. В какой-то момент меня охватило отчаяние, и я подумал, а не отказаться ли мне от моей затеи и не пойти ли мне домой. Но после пятой или шестой попытки в рисунке начало появляться что-то узнаваемое, так что я рискнул начать работать с кистью и писать красками. Удовлетворение, которое я получал от рисования, помогло мне достичь быстрого успеха.