Пожалуй, девушка не заметила моего колдовства; мне уже почти не нужно прикрывать глаза, пряча почти прозрачную пелену. Я не смог сдержаться, увидев, что она что-то прячет, что-то, похожее на книгу Колдуний. Отец учил меня распознавать кайму на их обложках, но совсем для другого. Похоже, при мысли об отце, я скривился, как обычно, потому, что мама встревоженно махнула мне из сада. Скоро на дорожку опустятся сумерки, и она появится. Колдуньи неосознанно выбирают ночь; об этом я тоже узнал от отца. А кроме того, как поймать девушку, заинтересовать, отвлечь внимание…убить. Я залез на подоконник с ногами, по привычке прикрываясь шторой, на свое любимое место, и распахнул книгу, судорожно пробегая по страницам пальцем. Все слова целы, ни одна буква не смыта морской водой, черт побери их любовь селится у моря. Как ей удалось сохранить книгу? Обложка выглядит словно ей лет тридцать, но не больше. Еще один вопрос к моему мысленному списку: откуда здесь колдунья, как, если раньше я ее не чувствовал? Она живет здесь с рожденья, в отличии от Лины. Эта и не подозревает о колдовстве, но знает город, как свои пять пальцев, так, что пригодится. Но как, если, по ее словам, переехала три дня назад? Наконец-то в моей жизни появилась цель, тайна, интерес; я словно замер на эти года, что прошли со смерти отца.

С наступлением темноты она действительно замаячила у выхода с тропки парка. В сумерках выглядела, словно беззащитный мотылек в своей белой рубашке и шортах. В руках девчонка несла свитер. Подготовилась к ночному холоду. Крадучись дошла до калитки, прикоснулась к металлу, провела рукой. Осторожна, как олень в чаще. Нажала на ручку, ничего не ожидая и чуть не подпрыгнула, когда калитка действительно открылась. Огляделась, обогнула отцовскую машину, шагнула к липам. Бредет по дорожке медленно-медленно и с каждым шагом светлое лицо все сильнее хмурится. Наконец, когда до дома осталось всего ничего, сорвалась на бег, разметав черные кудри по спине, глаза сверкают в темноте. Сейчас постучит, надо спускаться. Спасибо отцу за дом в глубине участка; пока гости доберутся по дорожке между лип, уже станет ясно, кто они такие.

Внизу действительно раздался стук, и я припустил по лестнице. Нельзя заставлять ее ждать, не сейчас. По дороге придал лицу беспристрастное выражение и отворил дверь, отступая в сторону и пропуская девчонку внутрь. Впрочем, она не торопилась входить, так, что я начал сразу:

— Значит, колдунья? — для убедительности помахал раскрытой книгой перед ее носом. Должно быть, от такой наглости, то ли от того, что мой голос донесся из темноты, она покраснела. Я молча стоял и смотрел, как ее щеки, нос, шею заливает розовый румянец. В конце концов она воскликнула только:

— Верни книгу!

— Так не носила бы ее на улицу, раз так дорожишь

— Да как ты…! — передумала, остановилась, задумалась — как ты смог взять ее?

— Значит, колдунья? — повторил я. Люблю первые моменты разговора, люблю смотреть, как они брыкаются, словно непослушные щенки, пытаются вырваться, взять разговор в свои руки, пока не поймут, что его русло было определено еще до того, как мы встретились. И определил его я

— Твое какое дело? — она взмахнула кудрями и вдруг в темноте я увидел ее тонкие руки, тонкие теплые пальцы толкнули плечо руки, в которой я зажал книгу, пряча ее за спиной. Тут же я перестал ощущать ее тяжесть, страницы и край обложки больше не кололи мне спину. Девушка, не думая для верности отойти подальше, вертела в руках томик истории Колдуний.

— Как ты…? — пришла моя очередь задавать вопросы. До нее ни одна девчонка не смела использовать способности при мне. Я всегда словно накидывал на их руки, тела, губы сеть, и они не могли пошевелится. Что же за способность у девушки передо мной? Ее губы, ярко-алые, темнеющие вместе с небом, которое застилала ночь, растянулись в улыбке; не ехидная, не коварная, не злая — просто улыбка. Таких я еще не встречал. Я посмотрел на нее по-другому — вот оно, новое лицо, непривычный характер. Стоит изучить ее, прежде чем действовать — вода? Кофе? — я вышел на свет, желая завладеть ее вниманием, но она не оторвала взгляда от бежевой обложки. Потом тихо повернулась на носках, прошуршав гравием, и побрела назад по дорожке.

***

Изо всех сил стараясь не припустить к калитке, я шла, рассматривая книгу. Обложка не повреждена, Терезина подпись на задней части не стерта, светло-голубая кайма все также чуть светится в темноте. Как только сзади чуть скрипнула закрывающаяся калитка, я быстро развернула томик, пролистала от корешка до корешка, облегченно выдохнула и направилась к парку, зная, что отлично видна из его окна. Спасительная тень маячила впереди и я, настойчиво отвлекая мысли от этого вечера, заставила себя смотреть только на нее. Ветерок нежно пробежался по пылающим щекам, в который раз растрепал волосы и спрятался в парке, шурша листьями. Я, наконец сумев думать только о пучке перьев, оставшихся в тайнике, приподняла носком кед листик, нарочито внимательно посмотрела, как он закружится и улетит вглубь парка и шагнула следом. Быстро перехватила книгу и спрятав ее под свитером в руке, побежала по дорожке. Глубоко вдохнула, еще ускорила темп, вылетела на дорогу, тут же нырнув под сухие деревья и, с трудом переводя дыхание, хлопнула за собой дверцей. До входа между светящимися окнами добрела, еле переставляя ноги. Книга сразу же легла в ящик стола. Я упала на постель, перевернулась к стене, выравнивая дыхание, и прикрыла глаза. Тут же перед веками всплыло его лицо, на миг выглянувшее, прежде, чем спрятаться в темноте прихожей. Парень, Эрик, больше походил на охотника, оценивающего свою добычу. Надо поговорить с Линой, как он ее назвал.

С этими мыслями я провалилась в сон. Перед глазами напоследок проплыли его руки, побелевшие костяшки, сжимающие обложку. Мне ничего не стоило переместится назад, выхватив книгу и заметить на его запястье, чуть повыше пульсирующей голубоватой вены, рисунок — черную половину солнца с витиеватыми лучами и язык пламени, обвивающий ее.

Едва дождавшись рассвета, выпив последний глоток чая, я тихо выскользнула за дверь, добралась до кирпичной стены, прыгнула наверх и отодвинула кирпич, скрывающий полость в бетоне. Перья ничуть не отсырели за ночь. Я вытащила вслед за ними чернила, устраиваясь на прохладном выступе и радвигая ветви, пачку листов. Неловко ухватив перо за середину и обмакнув в черную жидкость, я осмотрела кончик. Потом стерла чернила, боясь истратить их на попытки писать, и, постукивая пальцами по тонкому стержню пера, стала выводить слова, чуть подняв кончик так, чтоб он не касался бумаги.

Задумавшись, я выводила слова, которые, надеюсь, скоро действительно появятся на этой бумаге. В траве послышался знакомый шорох; я вскинула голову и вгляделась в дорогу, скрывавшуюся за ветвями. С нее в сторону недостроенного дома действительно шагал Эрик. Руки в карманах, время от времени приподнимает носком веточку или пинает заросли дикого шиповника. Парень продирался сквозь траву, игнорируя протоптанную дорожку, огибающую строение с другой стороны. Он ухмылялся, глядя на деревья, за ветками которых ветер трепал мою футболку. Я сидела спиной к лазу между ними, в который пробралась сама, но оглядываться не стала. Склонила голову, завинтила крышку чернильницы и продолжила примериваться к пустому листу бумаги. Сзади действительно послышались шаги.