– Что прокаженный говорит? – полюбопытствовала Мадленка.

– Что она похожа на сумасшедшую, – перевел Доминик, знакомый с литовским языком. – Так оно и есть.

– Мост, мост, защищайте мост! – твердила Эдита, не слушая его. – Всадники, солдаты, лучники, солнце… Семеро братьев было у меня, и никого уже нет. Горе, горе, о горе!

Дверь распахнулась, и вбежала добродушная, круглолицая, румяная женщина лет сорока или около того, Ивона, которую князь отрядил присматривать за сумасшедшей.

– Вот она где, бедняжечка моя! – вскричала Ивона. – Ах, вот горе-то! – Она бросилась к Эдите. – Но ничего, мое солнышко…

Выражение было выбрано явно неудачно. Эдита вскочила на ноги, и глаза ее загорелись мрачным огнем.

– Темное солнце! – вновь заявила она, указывая на прокаженного.

Тот спокойно подошел к ней и некоторое время смотрел ей прямо в глаза. Мадленка замерла, от ужаса боясь шелохнуться. «Боже, неужели ему совсем не страшно?» Крестоносец неотрывно смотрел на безумную, пока она не съежилась и не начала плакать, закрыв руками лицо.

– Надо бы задержать его, – резко сказал Август. – Вдруг это сам фон Мейссен?

– Ты в своем уме? – изумился князь.

– Мне кажется, она узнала его.

– Бедная моя, бедная, – тихо говорила Ивона, прижимая к себе плачущую Эдиту. – Ну, пойдем, пойдем, уже поздно, надо баиньки.

– Ивона! – остановил ее князь. – Стойте! Северин, задержи литвина.

Северин резко крикнул что-то, и Боэмунд, почти дошедший до двери, остановился.

– Ивона, – спросил Доминик. – Эдита часто кричит эти слова?

– Какие?

– Темное солнце.

– Ой, да дня не проходит, чтобы она их не повторяла, сударь. Вы же знаете, таков герб того окаянного крестоносца, – ответила женщина.

Эдита тихо всхлипывала у нее на плече.

– Но сегодня она была что-то очень беспокойна, – заметил Август.

Мадленка сделала небольшой шаг в сторону крестоносца, который стоял, не двигаясь, с безразличным выражением лица. Князь спорил с Ивоной, Северин жевал яблоко. Убедившись, что на них никто не смотрит, Мадленка потянула прокаженного за рукав. Тот вопросительно взглянул на нее, и она вложила ему в ладонь кинжал, который мгновенно исчез в складках его одежды. А девушка, сделав шаг в сторону, вернулась на место.

– Если бы у нас был кто-то, кто знает дьявола фон Мейссена в лицо! – воскликнул юный Август.

– Да вот она знает, – князь Доминик кивнул на Мадленку. – Но говорит, что этот человек ей незнаком. А ты? Ты разве его не видел?

Август нахмурился.

– Когда мы напали на них, он был в шлеме. Нет, лица его я не видел.

– Жаль, – сказал князь Диковский.

– Флориан! – вскричал Август во внезапном озарении. – Флориан его видел!

– Епископ будет только завтра к вечеру, – напомнил Доминик.

– А до той поры мы прокаженного запрем, – оживился Август. – Чем черт не шутит, вдруг он и правда сам комтур, а?

Эдита потянула его за полу полукафтанья.

– Отстань, – отмахнулся Август. – Ивона, убери свою подопечную, я ее видеть не могу.

– Пойдем, золотце. – Ивона решительно увлекла безумную к двери.

Та безропотно подчинилась. Но, остановившись возле Мадленки, Эдита неожиданно понизила голос и шепнула:

– Ты дала!

Мадленка побелела.

– Что ты мелешь…

– Я все вижу! – Эдита, пригрозив пальцем, исчезла за дверью в сопровождении Ивоны.

«Или она и впрямь рехнутая, или чересчур умна, – решила Мадленка. – Но в обоих случаях надо быть с ней очень осторожной».

– Северин! – Доминик повысил голос. – Запри нашего прокаженного до приезда епископа.

– Слушаюсь, ваша милость, – отозвался ратник.

Приблизившись к крестоносцу, он сказал ему несколько слов по-литовски, на что тот согласно наклонил голову и что-то тихо ответил.

– Что он говорит? – крикнул Август.

– Он не возражает, – объявил Северин, бросая огрызок яблока прямо на пол, – но просит принести ему еду, ибо умирает от голода.

– Сделай, как он просит, – велел князь Доминик и обернулся к племяннику. – Нет, это точно не фон Мейссен. Но, чтобы ты был спокоен…

Северин и крестоносец удалились, а Мадленка с некоторой печалью подумала, что, наверное, уже никогда не увидит литовского лучника в живых. Но, раз он посмел поднять руку на Боэмунда, убиваться по нему она не станет.