– Почему стащила?!
– искренне возмутилась я.
– Ничего не стащила.

Я обвела всех женихов взглядом, и сердце мое сжалось.

– Акмаль? А Эмиль и Михаль где?
– произнесла я. Зачем спросила - знала же ответ!

– Так они с Музой, - забормотал он, показывая пальцами в разных направлениях.
– А вы, простите, откуда знаете про Эмиля и Михаля?..

– Да это же я!
– вскричала я в отчаянии.
– Ваша Евангелина! Только заколдованная!

Но заклятье, кажется, было сильнее, чем я рассчитывала. Вместо трагичных слов из моего горла вырвалось хитрое хихиканье, и мои руки - старые, с морщинистой обвисшей кожей, с обломанными ногтями, - потянулись к Акмалю. Бесцеремонным щипком одна моя старая клешня впилась Акмалю в щеку, трепля побледневшего охотника и отслаивая кожу от его черепа.

– Да это же я, - предав меня, радостно бормотал мой язык.
– Твоя бабушка! Ух ты, вырос какой большой!

Я трясущимися руками отыскала Эмилеву иглу в складках платья и явила ее Акмалю в надежде, что он узнает инструмент брата, но Акмаль лишь нервно сглотнул. Игла сверкала в моей морщинистой руке, не узнать ее было невозможно! Но Акмаль, болван, все истолковал по-своему.

– Мама всегда говорила, что мы удались в отцовскую родню, - проблеял он.
– Таланты, значит, тоже оттуда...

Светловолосая голова Акмаля, бледного, как мел, бултыхалась туда-сюда. Он с ужасом смотрел на старую цыганку - на меня!
– радостно скалящуюся ему единственным зубом, на разбитое летательное средство, на рассыпавшиеся по траве монеты. Принять тот факт, что цыганка-воровка - его бабушка, Акмалю было не так-то просто.

– А-а-а-а!
– в ужасе и раздражении кричала я. А мой подлый язык молол всякую чушь.

– Я вас в ванне купала, - ворковало заклятье.
– Всех троих. В розовые попки целовала!

Святые жабьи лапки! Да если я это буду говорить вместо того, что на самом деле хочу сказать, мне бы лучше помолчать, наверное?!

Акмаль сделался насыщенного бордового цвета. Женихи зафыркали, пряча улыбки.

– Что-то я не слышал о вас, мадам, - подозрительно рассматривая меня, ответил Акмаль.
– Бабушка - дело хорошее, но я припоминаю совсем другую даму в этой роли.

– Не слушайте меня!
– хотела выкрикнуть я. Но коварное проклятье продолжало гнуть свою линию.

– Дак бабушки-то две, пустая твоя голова! А я со стороны отца!
– безошибочно определив, какую бабушку могли видеть близнецы, выдало оно.

– Ах, вон оно что.
– протянул Акмаль неопределенно, рассматривая меня внимательнее.

В этот миг мне сделалось дурно.

Навалился страх от пережитого падения, отчаяние от беспомощности и ужас от того, как я выгляжу. Ноги мои подогнулись, я шлепнулась на зад и всхлипнула. Не так я себе представляла встречу с женихами и с Эваном, который сейчас смотрел на меня как на пустое место.

– Даме плохо, нужно воды, - технично оттолкнув Акмаля от новообретенной родственницы, произнес Роланд.

Акмаль с топотом помчался к ручью и вскоре вернулся обратно, таща за поля свою шляпу, сочащуюся влагой. Не думая, я отхлебнула из нее, и в голову мне ударило приятное расслабляющее опьянение.

– Это что, из Бойкого ручья?..
– засыпая, произнесла я.

А мой заколдованный язык, еле ворочаясь, рявкнул:

– Славное пойло!
– и я опрокинулась на спину и захрапела...

***

Проснулась я поутру, заботливо устроенная на аккуратно сложенном шаре, как на матрасе.

Катамаран был починен чьими-то заботливыми руками, мешочки с золотом стояли рядком рядом с моим импровизированным ложем. Рядышком горел костерок, над ним булькал вкусно пахнущий суп. Акмаль, сидя на бревнышке рядом с костром, чинил мои - точнее, старухины, - огромные растоптанные ботинки с пряжками, больше похожие на древние туфли моего папы.

Где-то вдалеке слышался голос Роланда. Кажется, он рыбачил, используя своего гнома в качестве живца. Гном визжал и говорил, что вода слишком холодная. Потом смолк и захрапел. Бойкий ручей усыпил его.

Царила идиллия.

– Доброе утро, - произнесла я, потягиваясь.

Но новообретенное магическое тело жило своей жизнью. Оно со вкусом, сладко, потянулось, разинув беззубый рот и хрустя сразу всеми суставами. Ноги в полосатых чулках и в панталонах с начесом дрыгались от переизбытка чувств.

– Здорово, внучок, - панибратски выдало оно. Обломанные ногти поскребли сгорбленную спину.

Акмаль лишь неодобрительно мотнул головой, продолжая зашивать лопнувший ботинок. Нет, все же хороший он парень! Новообретенная «бабушка» ему не нравилась и вселяла в него ужас пополам с неодобрением, и даже с брезгливостью. Воровство Акмаль не поощрял. Ворованное золото не взял - вот оно все. Но, несмотря на порицание образа жизни пожилой родственницы, Акмаль заботился о ней. Обо мне, то есть.