– Обязательно, Джузеппе, – продолжил улыбаться я. – Тебе как на исповеди. Но и ты, я слышал, у нас тут без дела не сидел? Поделишься?

Прав был Прохор, на лице Джузи не появилось и капли раскаянья, наоборот, заблуждала игривая улыбка!

– Да… – отмахнулся он. – Ерунда! Не знаю, как вы умудряетесь ездить по такому льду, вот я посольскую машину напополам и разложил… Полиция меня тут же задержала, заставила дышать в какой-то прибор, защелкнула на запястьях браслеты, отвезла в участок, где меня посадили в… о-бе-зьян-ник, – старательно выговорил он на русском и гордо выпрямился. – Только под утро выпустили, когда посольский за мной приехал.

В то время как на лицах девушек читался притворный испуг, молодые люди демонстрировали если не «восхищение» подобным «подвигом», то полную поддержку точно.

– Ты крут! – хлопнул итальянца по плечу Николай. – Легко отделался. Нас бы за такое в полицию не повезли, а сразу бы дежурному прокурору в военную прокуратуру сдали, из которой прямая дорога в гарнизонную тюрьму на хлеб и воду!

Пока братья делились с Джузеппе особенностями их статуса военнослужащих, я успел быстро поинтересоваться у Стефании ее впечатлениями от Санкт-Петербурга, узнать о состоянии здоровья у Евгении и Тамары и перекинуться парой слов с университетскими друзьями, заметив, как на меня странно поглядывает Аня Шереметьева, после чего извинился перед Кристиной Гримальди и отвел в сторону Петрова.

– Ну, как ты?

– Переживаю, – вздохнул он. – Такая ответственность! Еще и французский король портрет государя смотреть будет, а они там в своих Европах в искусстве очень хорошо разбираются.

– Шурка, уверен, все пройдет отлично! Стефания твои работы уже видела?

– Да, Мария всем уже портрет тихонько показала. Вроде Стефании моя работа очень понравилась. Хотя я могу ошибаться, и она просто восторгалась для вида.

– Не думаю. А как остальные девушки?

– Смотрят на меня плотоядными взглядами, – усмехнулся он. – Особенно Мария с Варварой.

– Вот видишь, – я улыбался. – Но ничего, моя бабушка тебя от них защитит, не переживай.

– Успокоил. Лешка, – Александр посерьезнел, – ты теперь навсегда в Кремль переехал?

– Уже сегодня буду ночевать на гауптвахте училища, а завтра вечером вернусь в особняк. Кроме того, Шурка, на следующей неделе меня переводят обратно на учебу в университет, но это пока закрытая информация, так что прошу тебя никому об этом не говорить.

– Уф!.. – выдохнул он. – А я уж было!.. Владимир Иванович с Викой молчат, Алексия вообще дома не живет, про тебя слухи всякие ходят, а Прохор только и знает, что про учебу спрашивать и запрещать тебя по всяким пустякам беспокоить! Лешка, – он потрогал волосы у виска, – когда же это все закончится?

– Скоро, – кивнул я. – По крайней мере, очень на это надеюсь.

В наш разговор вклинился уже становившийся привычным торжественный голос из динамиков, объявивший на русском и французском о появлении императорской четы, цесаревича и короля Франции. Двери открылись, и в зал вступили объявленные лица. Поклонившись, мы выпрямились и увидели жест царственного деда, обозначавший «вольно».

– А где у нас виновник приема, господин Петров, прячется? – громко поинтересовался улыбавшийся император на французском.

– Удачи! – шепнул я направившемуся к деду Сашке.

Дальше пошел официоз: Петров подошел к императорской чете и поклонился, после чего был уже официально представлен Людовику как молодой, но уже успевший зарекомендовать себя художник, чей талант вовремя сумел разглядеть известный отечественный меценат князь Пожарский Михаил Николаевич. Деда Михаила позвали тоже и предложили вместе с Александром продемонстрировать работы.

Демонстрация тоже была полна официоза: императорская чета с Людовиком и моим отцом, ведомая дедом Михаилом и бледным Александром, который убирал накидки, надолго задерживалась у каждого из трех портретов. В конце концов, дед Николай, демонстративно пошептавшись с супругой, вынес свой вердикт, просто повернувшись к Петрову и протянув ему руку:

– Поздравляю, Александр! Наши величества очень довольны вашей работой!

Пожав ладонь, художник застыл в поклоне:

– Спасибо, ваши императорские величества!

– Александр, – теперь была очередь императрицы, – наши договоренности насчет моего портрета в силе?

– Конечно, ваше императорское величество!

– Михаил Николаевич! – в разговор вступил цесаревич. – Благодарим за ваше участие!

Что он конкретно имел в виду, не знал, наверное, и дед Михаил, но это не помешало старику глубоко поклониться.

Не остался в стороне и Людовик:

– Александр, – он пристально разглядывал моего друга, – всегда рад буду видеть такого талантливого молодого человека у себя во Франции.

Фактически это означало… Много чего означало!

– Михаил, – теперь король смотрел на Пожарского, – не замечал за тобой такой тяги к искусству, приятно удивлен!

– Спасибо, ваше величество! – дед поклонился. – Я эту тягу тщательно скрывал, предпочитая полностью отдаваться искусству войны.

– И ты в этом искусстве преуспел! – хмыкнул Людовик. – Разработанные тобой операции отдельно изучают в моих военных училищах.