Мэтт запрокидывает голову и смотрит в потолок.

— Клянусь, если не отстанешь, следующим заголовком в новостях будет «Мэтт Джэксон убивает своего бойфренда».

— Броскo. Но такой горячий парень как ты в таком возрасте не должен оставаться девственником. Нужно это немедленно исправить.

Мэтт скрипит зубами.

— Увидимся в ресторане. Мне нужно заправиться, чтобы и дальше выносить твою болтовню.

Он уходит раньше, чем я успеваю сообразить, что открыв рот, как обычно, все испортил. Только на этот раз я не специально. Да уж, я совершенно не умею держать язык за зубами.

В свое оправдание могу сказать: кто бы мог подумать, что такой парень, как Мэтт, окажется девственником? Если, оставаясь «в шкафу», он умудрялся получать минет в ночных клубах, то мог бы запросто потащить какого-нибудь парня к себе, или пойти к тому домой для сохранения анонимности. Я даже видел, как народ трахается прямо в клубах, подобных тому, где его застукали.

Но если бы я был двадцатитрехлетним девственником, вряд ли бы захотел, чтобы меня ткнули этим в лицо.

Ух ты, я действительно мудак. Нужно пойти и извиниться. Надеюсь, у Мэтта есть диктофон, потому что Ноа Хантингтон никогда не извиняется. Как правило.

Мэтта нет ни в одном из ресторанов, куда я заглядываю в его поисках, и пока я бегаю от одного к другому, наступает время фотосессии.

В надежде найти Мэтта, я возвращаюсь в каюту, но перед дверью меня ждет только наш миротворец Дэймон и заходит следом.

— Что ты ему сделал?

— Уже нажаловался, да?

— Он отказывается от съемок.

— Хм, не думаю, что это имеет ко мне какое-то отношение. Эти съемки — идиотизм.

— Я думал, ты отнесешься с пониманием. Ты же знаешь, каково это, когда за тобой следят папарацци.

— Я и отношусь. Именно поэтому я считаю, что съемки для журнала Out and Proud — глупая затея. Да, Мэтт должен принять тот факт, что он гей, и не скрываться, но выставлять это напоказ — не лучший вариант. Для его великого гей-интервью следовало пригласить кого-нибудь из «Спортс Иллюстрейтед» или «Футбол — это жизнь».

Дэймон смеется.

— «Футбол — это жизнь»? Нет такого журнала.

— Я что, похож на парня, который знает названия спортивных журналов? Я просто хочу сказать, что любые интервью Мэтта должны быть посвящены футболу, а не его ориентации.

— Когда это ты успел получить степень по общественным связям? И ты до сих пор не ответил, чем его так разозлил.

— Я все исправлю, — отвечаю я. — Возможно, я случайно раздразнил его. Я приведу Мэтта на съемки. Знаю, мы тут повязаны, но, может, когда вернемся, ты пересмотришь наш график. Будем просто заниматься обычными делами, а не позировать для плакатов с ЛГБТ-пропагандой. Если бы Мэтт сам открылся — другое дело, но всем известно, что его вынудили «выйти из шкафа», и теперь все выглядит так, будто он слишком старается.

Дэймон улыбается.

— Что? — спрашиваю я.

— Он тебе нравится.

— Он угрюмый засранец.

— Он тебе по-настоящему нравится.

— Мы что, в десятом классе? Конечно, я бы его трахнул, но всем известно, что я трахнул бы любого, у кого есть член и пульс.

Дэймон смотрит на меня, склонив голову набок.

— Не делай этого.

— Не делать чего?

Его поддразнивание задевает за живое, и я начинаю защищаться. Я знаю Мэтта уже три дня, и большую часть времени он злился. Он мне не нравится. Нет.

— Не надо скрывать чувства под самоуничижением, — говорит Дэймон.

— Когда это ты успел получить степень по психологии? — бросаю в ответ его же слова. — Ладно, сейчас переоденусь и пойду извиняться, а потом устроим шоу. Чем раньше мы это сделаем, тем скорее сможем разбежаться по разным углам корабля.

Я знаю Дэймона восемь лет. Он мне как брат. Поэтому, когда он кивает с самодовольной улыбкой, я практически слышу его мысли.

— У меня нет ничего к Мэтту, — утверждаю я.

— М-м-х-м-м.

Придурок.

***

Мы идем в номер Дэймона, но Мэддокса и Мэтта нигде не видно.

— Молись, чтобы Мэддоксу удалось вбить в него немного здравого смысла, и они уже на берегу, на месте фотосессии, — говорит Дэймон.

— Или что, ты меня уволишь? Не заплатишь? О, минутку, ты же с самого начала не платил.

Дэймон щиплет переносицу.

— У меня голова раскалывается.

— От сотрясения?

— От тебя.

— Ох. Ну, в таком случае, не стоит благодарности. Да ладно, я все исправлю.