Шрифт:
Подошла Лора Арсеньевна и недовольно покачала головой.
– Арсений, ты не забыл, что у тебя второй брак. Скоро бэби появится! Никаких интрижек на стороне. Ребёнок должен расти в полноценной семье! Скажи барышне: «До свидания», и на работу.
Лора вернулась к операционному столу, а Арсений, перетянув руку Марии жгутом, всадил ей шприц в вену. Учащённо забилось сердце. Но Марии вдруг страстно захотелось жить! И она заплакала. Повернула голову. Видела, как Арсений прошёл в операционную за шторкой, и как садовник издал нечеловеческий вопль. Его резали живым.
Мария учащённо дышала, мысли уже путались.
Сквозь туман слышался голос Таисии:
– Чудесный экземпляр! Показатели просто превосходные, несмотря на то, что человек волновался. Лора, держи голову, чтоб не дёргался! Любопытны возможности человека. Мы впишем его имя золотыми буквами в книге науки. Пульс хороший!
Садовник по-звериному зарычал. Его вопли переходили в стенания. Одна боль, одна сплошная боль.
«Ну, вот я и в аду, - подумала Мария. – Я попала в ад!»
У неё сами-собой закрылись глаза, и она только слышала, как прозвучали два выстрела, и голос Арсений крикнул: «Мама, как больно!» И Таисия стала голосить: «Сыночек, что с тобой? Сыночек!»
Всё. И темнота.
24
«ХОСПИС»
24
Она открыла глаза. Белый потолок. Тишина. Долго лежала просто так. Потом повернула голову. Кровати. И на них кто-лежит.
«Где я?» - хрестоматийно пронеслось в её голове.
В палату впорхнула девушка в голубой униформе. И тут же, ахнув, выбежала. «Она пришла в себя!» - истерично раздалось в коридоре, и послышался какой-то топот.
В палату зашёл мужчина. Мария приподнялась и сразу узнала его. Это тот опер, у которого собака есть со смешным именем.
– Лежите, лежите! – запротестовал Морозов.
Мария легла. Она чувствовала слабость, и вместе с тем ей было как-то спокойно.
– А где… Мурзик? – спросила Мария, глядя в потолок.
– На улице, - с готовностью откликнулся Морозов.
– А как вас зовут?
– Олег.
– Моё любимое имя.
– Правда?
– Правда.
Они помолчали. Мария повернула голову и улыбнулась ему.
– Арсений меня пожалел, - сказала она.
Морозов криво усмехнулся.
– Да как же! Медсестра ваша, сиделка Лена, лекарства перепутала, и Сеня ваш убойную дозу слабенького снотворного зафигачил. Поспали вы хорошо. Сутки.
– Сутки?
Мария рассмеялась.
– Выспалась на всю жизнь.
В палату вошёл Шабалин. Под глазом у него красовался здоровенный фингал.
– Бандитские пули? – спросила Мария.
Шабалин потрогал синяк и сконфузился:
– Почти.
Он повернулся к Морозову и начал свою забубённую исповедь.
– Моя мне вчера: «Люблю – не могу». Влюбилась! Ну, я ней так, по-мужски. Двое детей в доме, а она про «люблю» на стороне заикается. Семью разбивать собралась. Показал ей, где раки зимуют. А тут одна женщина в годах неожиданно так подбегает и деревяшкой мне прямо по глазу!
Морозов стал смеяться, и смех его нарастал.
– Ну, ладно, ладно, - примирительно стал уговаривать Шабалин. – Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!
Мария не смеялась. Она лежала и улыбалась, доброй улыбкой, ласковой, понимающей. Морозов перехватывал этот взгляд, и ему опять хотелось оказаться на месте Шабалина.
– Видели бы вы, как он их положил! – восторженно заурчал Шабалин, театрально всплеснув руками. – Всех четверых! Всех взяли, тёпленьких. Старуха сейчас чистосердечное выдаёт, к нюрнбергскому процессу готовится. Это она ведь всех мочила! И Воскобойникову, и других. А сынуля только резал. Имя сменила, зараза! Была Маргаритой – стала Таисией. Вот и не могли долго найти. И мужа она отравила, только вот доказать это невозможно, но он копыта отбросил после её приезда в Лондон. Она потом всё к рукам прибрала.
– А Арсений? – спросила Мария.
– Сдох, - поморщился Шабалин. – От болевого шока и потери крови. По дороге в больницу. Выл в голос беспрерывно. Обе ноги ему прострелили. Эксперимент на себе провёл. Кстати, с медицинской бригадой братик с сестричкой ездили. Это они выцепляли одиноких да ненужных и инфу Таиске сливали. Загорают сейчас и изоляторе. Не скоро выйдут. И Настюшка с ними
– А садовник? – взволнованно спросила Мария.
– Жив! Из реанимации уже перевели. Все органы на месте. Не успели вынуть.
Шабалин вздохнул полной грудью и протянул руку Марии, она тотчас откликнулась, и они с минуту самозабвенно трясли друг другу руки .
– Банкет завтра! – радостно воскликнул Шабалин. – Премию выписали. Анька шашлыки на завтра заказывает. Муркику персонально будет. Это он подвал нашёл. Ладно, пойду узнаю, как там насчёт выпивки. Погоны, Олежек, надо обмыть! А? Всем адьё!
Шабалин, весело посвистывая, упорхнул, и Мария с Морозовым остались в палате вдвоём. Морозова вдруг понесло. Он стал рассказывать про своё детство, как с бабушкой играл, проигрывал и рыдал потом в другой комнате, про соревнования по плаванию рассказывал и ещё всякую ерунду. Ему хотелось говорить и не хотелось уходить. А Мария слушала, слушала.