«Кто плисол? Кто плисол? Лавлентий холооосый!» – с попугаем давно никто не занимался, но усвоенного от картавого мальчишки птица не забыла.

– Это Пыж, – знакомство с домочадцами всегда начиналось с него. Он первым приветствовал двуногих, с поворота ключа в замке. Скучал.

Из кухни вышла Алевтина – её лица видно не было, а яркий свет за спиной делал её силуэт зловещим, но мягкий голос быстро всё исправил: – Здравствуй, дорогой! Пьеро предупредил, что у нас будут гости. Я пеку твой любимый мясной пирог.

Она сказала это по-французски, видимо, её предупредили и об этом. Приятно. И ещё… выходит, не зря отец называл её старушкой, если, несмотря на свои полтора века, для неё он – Пьеро, то есть Петенька. Да, разговор с Алевтиной Ленту предстоит долгий. И без свидетелей. Особенно без таких… светлых. Тех, кто радостно фыркает, отплёвываясь от настойчивого попугая – «Дай поцелую, дай!» – и кого совершенно не хочется ничем расстраивать.

Он дома, он в безопасности, можно расслабиться и оттаять, и он бы запросто превратился сейчас в лужицу, если бы запах любимого пирога не напомнил ему о прерванном ужине и о несъедобных горячих закусках на борту «Аэрофлота»: – А скоро ли будет готов твой пирог, хозяюшка?

– Скоро, господин.

Вот так номер! Господин? Конечно, Лент знал, что Алевтина, будучи небогатой француженкой, была привезена в своё время в Россию в качестве компаньонки для его матери. Или в качестве гувернантки? Но неужели она все эти годы не забывала о своём статусе? Нет, он категорически против! И отказывается ощущать себя господином единственного родного человека!

– Здесь нет господ, Алевтина! – а вышло-то по-господски, чёрт… – Здесь только я, твой сын, и моя гостья Мина.

– Дорогая гостья, сынок, дорогая! – Алевтина не была особо могущественной ведьмой, даже наоборот, но, судя по сказанному, её жизненный опыт тоже немалого стоил.

Поцеловав Лента в лоб, она поклонилась Мине и пригласила жестом следовать за ней. Прошествовав мимо заставленной стеллажами большой комнаты, давно превращённой в домашний кабинет-архив – соседей Лент расселил, но к увеличившейся квартире так и не привык – они направились в ту часть бывшей коммуналки, которую он считал домом. Поначалу Алевтина порывалась распределить функции образовавшихся в избытке комнат – как при матушке – но он не сдался. Одна из «новых» спален досталась кормилице, это так, но старая проходная комната останется – без всяческих сомнений! – центром их общей жизни навсегда. Именно там жил уют, и именно там Алевтина установила Мину по центру вытертого ковра, как на пьедестал, и всплеснула руками: – Господи, какая красавица!

Наверное, это было немного неприлично, но Мина расхохоталась так искренне, что Лент решил, что она не против расспросов и разглядов пожилой заботливой хозяйки. А уж он-то, тем более, не возражал.

Гармония. В его мир вернулась гармония. Он устроился в любимом кресле и зажмурился, как кот. Отсюда, с его места, Мина казалась неземной, залитой божественным светом небожительницей, волшебницей, колдуньей! Но разве бывает у колдунов такая белоснежная аура? Он задумался. Может, с лица земли исчезли не только пресловутые чёрные, а ещё и загадочные белые? А что? Одни стали демонами, другие – ангелами. А Лент… Он просто везучий. И на тех, и на других.

Когда он впервые увидел Анну, он подумал, что в дверях десятого «Б» класса взошло солнце. Всю их совместную жизнь он говорил ей об этом каждый день, она привыкла и не обращала на это внимания, только однажды рассердилась.

– А ты не думал, что я просто ужасно испугалась учёного кота за задней партой, с зелёными прожекторами вместо глаз, вот и вспыхнула?

– Дай поцелую!

– Пыжа попроси.

– Он попугай!

– Зато его ты ни в чём не подозреваешь! Ну, не виновата я, что у меня такая белая масть! Лучше бы она была чёрной, честное слово! В конце концов, эти цвета в своём максимализме друг другу не уступают. Один всё отражает, другой всё поглощает.

– У…

– Да-да, и не иронизируй! Я здесь серьёзно философствую!

Он скучал по ней каждый день, каждый час и каждую минуту, даже когда совершенно об этом не думал, стоило промелькнуть воспоминанию, и он сразу понимал, что боль никуда не делась. Он чувствовал её и сейчас, но глуше. Будто точку, им самим поставленную в собственной жизни, заменили знаком вопроса.

Тем временем в гостиной дело дошло до гадания. Без этого редко обходилось – все женщины любопытны. Завладев ладонью Мины, Алевтина рассредоточила взгляд, и тот привычно потемнел. Лент знал, что в этом действе не было участия силы, просто зрачки Алевтины в такие моменты расфокусировались и заполняли радужку почти целиком. И вдруг наступила беда, гармония дала трещину, потолок затянули тучи, а от окна потянуло промозглым сквозняком…

– Господи помилуй! – ворвался в комнату вихрь, маскируясь под срывающийся голос Алевтины. – Да за что же тебе такое, девочка?