– …Лаврентий Петрович! Лаврееентий Петрооович…

Волны шёпота омывали и поддерживали на плаву. Просыпаться Лаврентию Петровичу совершенно не хотелось, но ощущалась всё же некоторая необходимость. Кажется, его руку требовательно сжимали, или даже трясли, как оливу. Или орех? Он бы поспал, но чувство долга уже проснулось и присоединилось к настойчивым требованиям женского голоса. Встаю, встаю!

– Это кто у нас такой молодец, всю кашу съел? Неужто Лаврентий?

И гордый ответ серьёзного малыша: – Лавлентий!

– А кто скатерть подпалил?

Он рано понял, что Алевтине лучше признаваться сразу, всё равно не отстанет. И не поверит, что это не он, а его вредные пальцы, что никак не складываются как надо, хоть ты тресни:

– Лавлентий, – главное, чтобы ответ прозвучал не гордо, а в меру виновато.

– Ладно, вставай уж, горе моё картавое…

– Встаю, встаю…

Глазам своим Лавлентий, выросший в Лента, не поверил. Отчего-то он никак не ожидал обнаружить себя в больничной палате, а ничем иным это место быть не могло, хотя противоположную стену и украшал плоский телевизор, в подражание корпоративным приёмным работающий без звука на канале Блумберг. Правая половина тела Лента, заботливо укутанного мягким пледом, млела и таяла в лучах солнечного света, пробивающегося меж неплотно прикрытых оконных штор, бледно голубых и оттого строгих. Так же строго пищала неподалёку умная машина с подрагивающими проводами и трубками, проследив за которыми Лент обнаружил собственную руку с приклеенной к ней иглой. И только тогда отвлёкся наконец на другую руку, которую самозабвенно теребила его бессменная помощница Любочка. Всё делопроизводство московской конторы держалось исключительно на ней.

За спиной у Любочки висела светлая гофрированная шторка-перегородка, практически сразу отошедшая в сторону под рукой премилой медсестрички в белом халате.

«С добрым утром, месье! Вам ни о чём не стоит беспокоиться, в вашем распоряжении стандартный синий пакет Американского Госпиталя Нёйи-сюр-Сен».

Рукав её халата блеснул синей нитью отделки, а улыбка – загадкой Джоконды.

Вот оно что! В любой больнице всеобщего пользования найдётся тёмный персонал, но в некоторых предусмотрены и целые отделения, как здесь, в Нёйи-сюр-Сен.

– Очнулся! – восторженно воскликнула Любочка и поспешно обернулась, намереваясь кого-то позвать, и очень удивилась, когда её глаза упёрлись в белый халат. Медсестра говорила только для Лента, для Любочки она молчала. Молчала и странно бездействовала, глядя на пришедшего в себя пациента.

Но Любочка, нужно отдать ей должное, сориентировалась, как всегда, быстро:

– Ну что же вы стоите? Позовите доктора! Доктор! Силь ву пле, доктор!

Лент мог бы вмешаться, но не хотел мешать Любочке заботиться. Он только утвердительно кивнул и проводил медсестру глазами.

– Я прилетела первым же рейсом, Лаврентий Петрович. Эти англичане устроили в конторе такой переполох, что мне ничего не оставалось, как собраться и приехать. Не доводилось мне сталкиваться с таким напором, скажу я вам. И должна признать, что до сих пор нахожусь под впечатлением от работы наших международных коллег. Вы ведь даже Алевтине не рассказали где вас искать, а они в два счёта вычислили. Да вы не волнуйтесь, – предупредила она его комментарий, – мне всё оплатили, встретили, довезли. Европа!

– Спасибо, Любочка, – всё же высказался Лент. – Право, не думаю, что вам непременно стоило ехать. В крайнем случае, могли прислать Алевтину.

– Могли, – улыбнулась она, – и даже собирались, но у Алевтины не то что визы, у неё и загранпаспорта не нашлось. Так что вашей сиделкой на этот раз буду я.

Всё верно, Алевтина не любила путешествий – говорила, что за свой долгий век устала от них несказанно. Лент не спорил, его устраивало, что, возвращаясь домой, он всегда находил кормилицу на вкусно пахнущей кухне.

Любочка заправила за ухо локон строгого каре, попытавшийся омолодить её лицо, высыпавшись на щёку, и поправила офисный костюм. Правда что ли, прилетела, в чем была? Похоже на то.

– А где же ваши вещи, Любовь Артемьевна? – её никто так не называл, разве только совсем незнакомые люди. Но ей это нравилось, Лент знал. Как нравилось и поддерживать лёгкую дистанцию с сотрудниками их скромного детективного агентства, которых никто не именовал по отчеству, кроме Любочки. Она и Лента никогда не звала Лентом, только Лаврентием Петровичем.